Лиственницы над долиной - Мишко Кранец
— Тебе что, мало несчастий? Все имеет свои границы, Якоб!
Тот посмотрел на него, захохотал, но дурачиться не перестал.
— Дорогой Алеш, мы потеряли все, больше нам нечего терять, кроме своего здоровья, по крайней мере мы считаем, что оно у нас есть. А ты посмотри на это беспокойное, наверно, и впрямь очень больное сердце, посмотри, сколько в нем храбрости. Посмотри на Чемажарьева — он ничего не видит и Малки тоже. И все-таки — скажу я тебе — ему лучше, чем нам. Ему не помешает лампадка, которая помешала Хлебшу, если она ему действительно помешала. А пахнет Малка весьма аппетитно! Это мы с тобой мучаемся, стремимся к чему-то недостижимому. Поверь мне, слепцы скорее мы, чем Чемажарьев.
Тут в разговор вмешался Чемажарьев:
— Я тебя не знаю, никого из вас не знаю. И не знаю, зачем вам нужно задевать меня, если я никого не тронул?! Терять мне нечего. Малку? Если она будет обо мне заботиться, ей будет неплохо. Ну а если я ей придусь не по нраву, не стану ее неволить. Вернусь в долину.
— Что ты, зачем мне искать другого! — воскликнула Малка. — Я буду тебя любить, буду заботиться о тебе; правда, у меня нет ничего, кроме крыши над головой да коровенки…
Алеш Луканц перебил ее:
— Никто над тобой не издевается, Чемажарьев. Не обижайся на нас, это нас тоска загрызла. Может, Малка и заслужила, чтобы ей дали по голой заднице… Да ведь что поделаешь, и Малке нужно жить, это она справедливо сказала. Ну, будьте счастливы и не обижайтесь!
— Чего тут обижаться! — великодушно воскликнула Малка. — Все мы люди, каждый может обмишуриться.
А Яка не преминул дать Чемажарьеву совет:
— Это не беда, что ты не видишь, Франце. Если что будет не так, палка у тебя есть, возьми да и ударь наугад, авось попадешь, куда надо.
— Ну нет, — Малка покраснела, поняв смысл его слов, — такое не понадобится. Я умею любить, Яка, поверь мне. Только ведь и нищим жить надо, ничего не поделаешь.
— Дай бог тебе счастья, Малка. А что касается твоего сердца, можешь время от времени приглашать меня, я пощупаю, хуже ему или лучше. — И Яка добавил: — Да и нарисовать я его не откажусь, твое сердце, Малка, вместе со всей упаковкой! — И он поспешил за Алешем, который уже шагал дальше, за Раковчевыми.
— Действительно, — болтал художник, — в ней есть нечто непостижимое, она так и кипит жизнью — цветущее лицо, здоровое тело, а сердце — никуда не годится, и при этом такая неистребимая жажда жизни!
— Мне кажется, — заворчал разочарованный Алеш, — ты самый обыкновенный убийца. Убиваешь людей, и это им даже нравится, потому что ты убиваешь их так мило, что они этого не замечают. — Неожиданно он обернулся к нему и окинул внимательным взглядом. — А теперь скажи мне, только совсем откровенно скажи, ты бы и правда взял Минку с собой как жену, а не как игрушку, если бы она была свободна и если бы она этого захотела?
Удивленный вопросом Алеша, художник замедлил шаги, сверкнул глазами в его сторону, потом засмотрелся на далекие горы.
— Глупости ты спрашиваешь, Алеш! Если б захотела, она сегодня была бы далеко отсюда. — И продолжал с болью и теплотой: — Веришь, она нужна мне. Мужчины женятся не только из-за любви, а для того, чтобы женщины рожали им детей, вели хозяйство, стирали белье. А я искал Минку, чтобы успокоить свое сердце. Понимаешь, Минка умеет вдохновить человека, с ней даже бесталанный может открыть в себе талант… Однако поспешим: нерешенный социальный вопрос — милейший батрак Рок — уже наступает нам на пятки!
Рок в самом деле догонял их, но на пути он неминуемо должен был натолкнуться на Малку и ее слепого.
— Малка, Полянчева! — воскликнул он. Потом онемел, заморгал глазами, трезвея еще стремительней, чем в тот момент, когда Петер Заврх отказал ему от службы. — Что я вижу? С тобой мужчина? Надеюсь, не жених, Полянчева?
— А почему бы и нет? — ответила Малка и снова покраснела. — Жених, Рок. Что поделаешь, при моей нужде такой случай упускать нельзя. — Не переставая мигать, Рок разглядывал жениха. К своему удивлению, он заметил, что тот слеп, и заморгал еще сильнее.
— Малка, — он кивнул в сторону слепого. Она поняла, о чем он, даже не оборачиваясь на Чемажарьева. Хотела ответить Року, но тот опередил ее; говорил он с насмешкой: — А ты мне велела к тебе заглянуть. Я получу пенсию, Малка, небольшую, понятно, но посмотри на мои руки… Я ведь могу работать. И говорю тебе, парень, заработать сумею. А работа найдется, парень. Или ты думаешь, мои руки ничего не стоят?!
— Конечно, стоят, — ответила Малка. — И пусть тебе получше живется, Рок. Даст бог, и я как-нибудь перебьюсь.
Это еще больше взволновало Рока.
— Значит ты так повернула, Полянчева, — возмутился он. — Зачем же ты мне обещала?!
— Что я тебе обещала, Рок? — спокойно переспросила она.
— Выйти за меня замуж!
— Господи боже! — удивленно воскликнула она. — Да ведь я тогда хоронила мужа и даже думать об этом не могла.
— А это кто? — Рок указал на инвалида: — Не муж?
— Что ему надо? — спросил Чемажарьев. — Он что, собирается приказывать, что и как…
— Уходи, Рок, — попросила Малка, — и будь счастлив! Ты же сам говоришь, что получишь пенсию, руки у тебя хорошие… Торопись, а то отстанешь от своих!
А Рок все не мог прийти в себя от ее коварства.
— Малка! — окликнул он ее.
— Чего тебе? — спросила она с беспокойством.
— А вот что, — Рок трижды плюнул ей под ноги, повернулся и пошел прочь.
— Рок! — обиженно закричала она. — Рок! Совести у тебя нету, Рок! Хотел на мне жениться, а теперь плюешь на меня. А сам не подумал о том, что Малке надо жить, как и всем другим. Ты здоров, в Раковице у тебя есть угол, вот и в социальном отделе тебе помогли… — И она что-то шептала, обиженная и рассерженная, в то время как Рок поспешно шагал по дороге, громко ругая весь свет, начиная со священника и художника и кончая Малкой Полянчевой.
А та со слезами на глазах взяла Чемажарьева за руку и, перейдя дорогу, остановилась с ним возле лиственниц.
— Тебя обидели, — сказал Франце. — И зачем это нужно — обижать человека. Чтоб им…
— Ничего, ничего, — ответила она, тряхнув головой. — Пройдет. Может, я и впрямь заслужила… — призналась она и добавила: — Да ладно, хватит об этом. Я так боялась встретить именно этих людей. И видишь, они-то
