Завтра, завтра - Франческа Джанноне
Пока это была всего лишь идея, гипотеза, которую предстояло проверить, поэтому Аньезе решила не рассказывать об этом никому, кроме Лоренцо. Тот, как и следовало ожидать, тут же пришел в восторг и загорелся этой идеей – так случалось всякий раз, когда сестра предлагала ему запустить новый продукт «Дома Риццо».
Аньезе сложила пучок цветов и совок в холщовую сумку, открыла тетрадь на чистой странице, стянула зубами колпачок с ручки и уже собралась записать впечатления, которые вызывал у нее аромат сцилл, когда с дороги ее громко окликнула Тереза. Аньезе обернулась и помахала ей рукой. Потом закрыла тетрадь и поспешила навстречу подруге.
– Что это ты делаешь с колпачком во рту? – спросила ее Тереза, как только она подошла ближе.
Аньезе широко распахнула глаза и вытащила колпачок изо рта.
– Совсем о нем забыла, – ответила она, как будто это было чем-то совершенно естественным. Она надела его на ручку и положила ее обратно в сумку вместе с тетрадью.
Тереза вздохнула. Ей было столько же лет, что и Аньезе, они выросли вместе, играя в стенах «Дома Риццо». Отец Терезы, Марио Греко, был одним из первых работников мыловарни. Его нанял еще дедушка Ренато, когда Марио был совсем юнцом, а сейчас он стал старшим рабочим, к которому все обращаются за советом.
– Ты собираешься идти босиком? – спросила Тереза, уставившись на подругу своими выпуклыми карими глазками, которые придавали ей настороженный вид.
Аньезе посмотрела на свои голые ноги.
– Ох ты ж! – воскликнула она, озадаченно оглядываясь по сторонам. – Но где же я оставила туфли?
Девушки принялись искать туфли вместе и нашли их неподалеку, на обочине. Аньезе надела сначала правую, потом левую, ухватившись рукой за плечо Терезы.
Они пошли дальше и через несколько минут оказались на площади у мэрии, где было много людей: одни сидели на скамейках, другие – за столиками бара «Италия» под навесами в бело-синюю полоску с рекламным плакатом вермута Cinzano на стеклянной двери. Девушки свернули направо и вышли на знаменитую «улицу ремесленников», настоящую гордость города, которая привлекала покупателей не только из близлежащих городов, но и из-за моря.
Проходя мимо магазина керамики, Аньезе заглянула внутрь: она заметила Анджелу, которая уже много лет там работала. Та с очаровательной улыбкой показывала покупательнице разноцветные тарелки.
– Давай зайдем поздороваться, – предложила Тереза, кивнув в сторону магазина.
– Нет, не хочу, – ответила Аньезе.
– Всего две минуты, что тебе стоит, – настаивала подруга.
– Я же сказала, что не хочу. Да и она не сильно мне обрадуется, – возразила Аньезе.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь… Ты же сестра ее жениха, конечно, ей будет приятно.
– Говорю тебе, она меня не выносит. Иногда мне даже кажется, что она ревнует ко мне Лоренцо.
Аньезе надула губы и, ускорив шаг, потянула Терезу вдоль выставленных прямо на улице лотков. Чего там только не было: вышитые льняные и хлопковые ткани, терракотовые вазы и самые разнообразные керамические изделия, рождественские вертепы, куклы из папье-маше и плетеные корзинки. Когда они вышли на вымощенную шестиугольную площадь, колокола на церкви Святого Франциска пробили полдень.
Аньезе зажала уши руками и быстрым шагом направилась в сторону лавки, которая располагалась в начале переулка у церкви, откуда виднелись высокие мачты парусников и где можно было срезать дорогу к порту.
– Здравствуй, Кончетта, – одновременно поздоровались девушки, заходя в лавку.
Кончетта стояла на стуле и искала что-то на одной из длинных полок, которые занимали стены от пола до потолка и ломились от самых разнообразных товаров: банок с консервированными помидорами, сигарет, стиральных порошков и наборов для шитья.
– Здравствуйте, синьорины, – поприветствовала их Кончетта, с улыбкой обернувшись к девушкам. На вид ей было около сорока: статная и высокая, с копной черных волос, разбросанных по плечам. Она спустилась со стула и направилась им навстречу, раздвигая предметы, в беспорядке расставленные на полу.
Аньезе тут же заметила новый рекламный плакат мыла «Олив», который висел на стене, прикрепленный четырьмя полосками прозрачного скотча. Под ним высилась пирамида из новых пачек мыла, а рядом, все так же на полу, стояли другие товары «Дома Риццо»: туалетное мыло «Марианн», хозяйственное мыло «Снег» и мыло для бритья «Лиссе».
– Виттория, погляди кто пришел, – крикнула Кончетта в сторону двери в глубине магазина. Послышался звук смываемой воды, и через мгновение из дверей показалась девочка лет восьми. Увидев Аньезе, она улыбнулась, и по подбородку у нее стекла струйка слюны. Нетвердой походкой она направилась к Аньезе, ноги ее заплетались при каждом шаге. Подойдя к девушке, она бросилась ее обнимать.
– Тише, тише ты, а то Аньезе сейчас упадет, – предостерегла Витторию мать, на лице которой читалась смесь жалости и нежности.
– Все в порядке, Кончетта, – тут же успокоила ее Аньезе, поглаживая короткий ежик на голове девочки.
– Понюхай! – сказала Виттория и протянула ей руки.
Аньезе наклонилась: руки девочки пахли тальком, как всегда. У Виттории было что-то вроде навязчивой идеи насчет мыла «Марианн»: она была уверена, что именно Аньезе придумала этот чудесный аромат, хотя та не раз объясняла девочке, что это заслуга ее дедушки Ренато.
– Что вам? – спросила Кончетта, вставая за прилавок.
Тереза вытащила из пышного декольте сложенный вдвое листок бумаги и уже собиралась сделать заказ, как вдруг в дверь вошли два парня.
– Добрый день, синьорины! – сказал один из них, судя по акценту, не местный. Аньезе выпрямилась, отпустив руки Виттории.
– Две пачки Camel, пожалуйста, – попросил парень, подходя к прилавку, пока его друг все еще стоял в дверях.
Аньезе украдкой взглянула на парня. «Он даже выше Лоренцо», – подумала она. У него была стройная и подтянутая фигура, длинные ноги и тонкие руки. На левом предплечье Аньезе разглядела небольшое родимое пятно с неровными контурами.
Кончетта, внезапно покраснев, протянула ему две пачки сигарет. Парень достал из кармана монету и положил ее на прилавок. Только сейчас Аньезе заметила, что подмышкой он держал свернутую газету l'Unità. Парень убрал сдачу в карман.
Когда он наконец повернулся, Аньезе почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Она никогда в жизни не видела такого красивого лица и теперь разглядывала его как завороженная: большие глаза миндалевидной формы, голубые, как море, прямой нос с округлым кончиком, полные губы с опущенными вниз уголками. И светло-каштановые волосы, такие шелковистые на вид, что так и хотелось запустить в них пальцы.
Почувствовав на себе ее взгляд, он с любопытной и одновременно игривой улыбкой посмотрел на Аньезе.
– У тебя стебель в волосах, – сказал он и, прежде чем Аньезе успела что-то ответить, подошел ближе и вытащил травинку, застрявшую в ее кудрях.
– Черт бы побрал эти кучеряшки! Вечно в них что-то застревает, – воcкликнула Аньезе, проводя рукой по волосам.
Парень широко раскрыл глаза и захохотал. Лицо Аньезе медленно расплылось в улыбке: никто из ее знакомых не смеялся так заразительно, это был удивительный смех, пенистый, как гребни волн.
– Вы, должно быть, моряки, да? – вмешалась Кончетта с кокетливой улыбкой. Маленькая Виттория теперь сидела на прилавке и, опустив голову, перебирала пальчиками, бормоча что-то непонятное.
Парень повернулся.
– Так точно, синьора!
– Кончетта. Меня зовут Кончетта, – уточнила она. – А откуда вы?
– Я из Савоны. А вон тот… – продолжил он с улыбкой, показывая на друга, стоящего у двери, – …из Генуи.
– А имена у вас есть? – продолжила допытываться Кончетта.
– Я Тощий, а он – Бачичча.
Женщина посмотрела на него обиженно, решив, что над ней издеваются.
– На самом деле меня зовут Джорджо, – уточнил он.
– А меня – Эмануэле, – сказал его друг, поднимая руку и делая шаг вперед.
– Ты коммунист? – внезапно вступила в разговор Тереза, кинув взгляд на газету.
– Да, я коммунист, – серьезно ответил Джорджо.
– Мой отец тоже, – сказала Тереза.
– А ты? – спросил ее Джорджо.
– И я.
Аньезе удивилась.
