Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая
Люсинда усмехнулась и неожиданно громко запела:
Родительский дом, начало начал…[4]
Вздрогнув, Анюта схватила мать за руку.
«С приветом, – подумала Лиза. – Явно с приветом. Как бы чего не вышло. А то… съедем назавтра. Сбежим!»
– И не нужна мне эта Москва! Всю душу из меня вытрясла, – продолжала Люсинда как ни в чем не бывало. – И город не нужен. Покой нужон и тишина. Хорош, нагулялась!
– Да уж, тишина у тебя, – усмехнулась Мария. – Псы твои брешут в три глотки!
Люсинда улыбнулась и махнула рукой:
– А так, Маш, совсем бы одна была. Так хоть эти брехуньи…
Комната, предназначенная для Марии, находилась через стенку. Оказалось, что это бывшая детская. Маленькая, метров семь, не больше, с такой же металлической кроватью и табуреткой, взявшей функции прикроватной тумбочки. На табуретке – настольная лампа с прожженным абажуром, под лампой – миска с ягодами: уже зрелой, красной клубникой. Напротив кровати стоял старый и даже на вид тяжелый одностворчатый гардероб с треснутым зеркалом.
– Бабкин еще, – вздохнула Люсинда. – Хотела выбросить, а с места не сдвинуть… Во делали, а? На века.
Под потолком, на простом светильнике молочного стекла, болталась клейкая лента, усеянная прилипшими мухами.
– Ну вот, Маш, – смущенно сказала хозяйка. – По-простому у нас – ну ничего же, правда? Мы с тобой и не так жили…
Мария благодарно кивнула.
– Да что ты, Люсенька! Все замечательно! Главное – тишина и воздух! Спасибо тебе!
Комната, предназначенная для Лизы и Анюты, находилась напротив и выходила окнами на Волгу.
Они зашли в свое временное жилище и ахнули: через настежь распахнутые окна открывался дивный, почти сказочный пейзаж. Оказалось, что дом стоит на косогоре – дома здесь вообще шли террасами, ярусами. Под окнами, лесенкой, спускались деревянные, с палисадниками и садами, небольшие деревенские домики. И самые нижние, дальние, казались игрушечными.
В самом низу, у подножия городка, разливалась Волга.
Здесь она была неширокая, с набережной на одном берегу и лесом на противоположном.
По реке плыл белый прогулочный пароходик. У противоположного берега замерло несколько лодок.
«Рыбаки», – поняла Лиза.
Холмистый косогор был покрыт свежей ярко-зеленой травой.
В саду белели цветущие фруктовые деревья – яблони, вишни, сливы…
Лиза с Анютой замерли у окна. Казалось – внизу сцена, театральные декорации, и вот-вот начнется спектакль: на сцену выйдут артисты, зазвучит музыка, и…
Но было по-прежнему тихо, только иногда тишина разрывалась неожиданным собачьим лаем, так же быстро стихавшим. А то вдруг раздавался чей-то короткий выкрик, или коровье мычание, или прорезался зудящий голос электропилы… Но и это затихало, гасло – и снова как покрывало падала оглушительная, до мурашек пронзительная тишина.
– Отомри! – рассмеялась Люсинда. – Ну? Удивила?
– Еще как, – пробормотала Лиза. – У вас здесь как в театре!
– Не то слово, – кивнула Люсинда с достоинством. – Переодевайтесь и располагайтесь, а я пойду обед накрывать. Или ужин?
Все посмотрели на настенные ходики.
Часы показывали шесть вечера.
– Ужин, поди, – вздохнула Люсинда и вышла из комнаты.
Анюта шлепнулась на пружинный матрас. Матрас отозвался и зазвенел.
– Ух ты! – развеселилась она. – Мам, ты видела? Как на качелях!
Лиза молча кивнула. Она все еще находилась под впечатлением от красоты за окном.
«Живут же люди в такой сказке – и, как водится, ее не замечают, привыкли. Как мы не замечаем Кремль или Красную площадь, а ленинградцы – Исаакий и Эрмитаж. Мы просто проходим мимо, обычное дело, а приезжие удивляются и застывают».
Лиза села на кровать и поняла, что очень устала. Дорога, тревога, впечатления…
Хорошо бы перекусить и прилечь, а все экскурсии – завтра.
Два спальных места, металлическая кровать и кушетка, на которой лежала стопка постельного белья и две подушки – вот и вся обстановка. Шкафа в комнатке не было, только несколько вбитых в стену гвоздей, на которых болтались вешалки. Зато у кушетки стояла настоящая тумбочка, а на ней – настольная лампа. На тумбочке лежала стопка старых журналов: «Работница», «Здоровье», «Крестьянка».
«Полистаю, – подумала Лиза. – Даже интересно, о чем писали сто лет назад».
Ужинали на терраске с настежь распахнутыми окнами.
Уже ушло солнце, и медленно опускались сумерки, остро пахло скошенной травой и цветами – деревней. Люсинда разлила по тарелкам настоящие кислые щи.
– Серые, – объяснила она. – Такие только у нас. Капусту для них квасят огромными бочками, чтобы хватило на всю зиму. Семьи-то раньше были большими, многодетными, это теперь все разбегаются, – грустно вздохнула Люсинда.
В низине стелился туман. Кто-то жег костер, и пахло дымом, мешавшимся с туманом.
Но быстро стало темно и зябко. Окончательно смолкли звуки, погас свет в окнах: народ здесь укладывался рано.
«Как правильно мы сделали, – подумала Лиза. – Разве на юге такое возможно? Юг – это несмолкаемая трескотня, бесконечные очереди, утомительная жара, пыль, запах подгнивших фруктов… Юг – это мухи и осы, окрики матерей, грязный песок и соль на губах. Но главное – суета, толпы народу… Словом, юг есть юг».
И эта Люсинда – смешная, но славная и, кажется, им искренне рада. А впереди целых три недели свободы, покоя, тишины и крепкого сна. И завтра будет лес и река, милый старинный городок и неспешные, окающие люди – любопытные и доброжелательные, не испорченные столицей.
Как же Лиза от всего устала! От работы и вечных денежных проблем, от ночных дежурств и подработок, от переполненного метро – любимой, но такой суетливой Москвы.
И впервые за много лет она спала крепко и сладко, как когда-то давно, в самом детстве…
И все, конечно же, было.
И раннее ослепительное утро, и величавая бесконечная река.
Гортанно-возмущенные крики петуха и глухое мычание коров, блеяние овец и ворчливое гоготанье гусей.
И звонкое пение птиц, и спокойное, безмятежное лицо спящей дочки, и тихий, почти неразличимый, но почему-то успокаивающий разговор за тонкой стеной – разговор двух старых, переживших многое, близких подруг…
Запах оладий и подгорелого молока. Клеенка с потертым рисунком, а на ней – плошка с медом, над которой кружатся и жужжат назойливые осы.
И дорога к реке – вниз, вниз, вниз! – с косогора, почти бегом… Легкий обдувающий ветерок, и снова – запахи… Запахи хлева, рыбы, скошенной травы и реки. А потом – и сама река. Прохладная обжигающая вода, от которой накоротко сводило ноги и по телу шел легкий озноб.
И еще было ощущение свободы и счастья, покоя и тихой радости
