Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

Даня приходился Мане одноклассником, Паша был на год младше, что, впрочем, не мешало ему верховодить в совместных начинаниях и забавах. Вот и теперь он сориентировался первым.

– Водку, быстро! – скомандовал он, одновременно делая шаг через порог и извлекая из кармана граненую стопку.

Маня выпила прямо в коридоре и совершенно не почувствовала вкуса. Точно дистиллированную воду пила.

– Как ты? – спросил Паша; они уже сидели на кухне.

– Ирина умерла, – сказала Маня и не заплакала.

Ночью она проснулась от какого-то пронзительного чувства. Ничего не поняла, поглядела, как спит, умостившись в кресле, Паша, осторожно, стараясь ничем не скрипнуть, вернулась на кухню, открыла окно и закурила. Ночной город ныл на монотонной заводской ноте. И лаяли собаки.

Потом Маня узнала, что Даня ушел ночью. Его вызвали брать банду. Уходя, он заботливо укрыл ее вторым одеялом.

* * *

– …Боже духов и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый: Сам, Господи, упокой душу усопшия рабы Твоея Ирины, в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание.

В храме было холодно и светло.

* * *

Ко второй неделе Влад привык выгуливать Финна историческими маршрутами и больше не замирал, раскрыв пасть, перед Исаакием или Зимним. Привык к дворам-колодцам с уходящими в небо и вечность рыжими водосточными трубами. Если бы не прививка дворницкой и подземное море, он бы не смог, наверное, понять, как жить в таком дворе. Вот открываешь окно – и что? Хоть курить бросай. И с собакой неудобно. Даже кустов нет.

– Простите, – раздалось сзади. – Вы, я вижу, тут случайный гость?

– Случайный. – Влад заозирался и обнаружил облокотившегося на подоконник второго этажа аборигена. – Собаку вот выгуливаю.

– Интересная какая у вас собака. Волчья кровь, я не ошибаюсь? В городе такой плохо, должно быть. Простора не хватает, воли.

Влад пожал плечами: как-то он не замечал, чтобы волкособу не хватало чего-либо.

– Действительно волчья кровь? Простите, я не слишком хорошо вижу.

– Вы правы, – сказал Влад, прикидывая, как бы половчее ретироваться прежде, чем Финн задерет лапу.

Абориген, похоже, прочитал его мысли:

– Вы писайте, молодые люди, писайте, не стесняйтесь. Моча – элемент новой жизни.

* * *

Питерская вписка мало чем отличалась от Скатки. Тот же привкус табачного дыма, алкоголь, многолюдье с необязательным знакомством. Илья довольно быстро отказался от домашнего нудизма. Зима стояла холодная, по квартире гуляли сквозняки.

Вечерами собирались человек по двадцать-тридцать. Обсуждали новый винил ДДТ, смерть Сашбаша, Хайна и философию «Чужака», «Хайры», дурдом на Пряжке, волкособа и прочая-прочая. Католическое Рождество и отмечать принялись заранее, и останавливаться не собирались.

В ночь на двадцать шестое в квартире было битком, а народ все прибывал.

– Знакомьтесь, это Татьяна Игоревна, – с придыханием почему-то представила Аня очередную гостью. – Она очень любит рок.

– Я и сама могу говорить, Анюта. – Гостья улыбнулась. – И можно просто Татьяна.

Аня отзеркалила улыбку.

В этот вечер много пели. Пел Илья, пел Мишель – гитарист из Ростова-на-Дону. Остальные имена не запомнились, хотя, может быть, зря. В окна бился сухой, будто натертый мел, снег. Влад был пьян и весел. К нему подсела Аня. От нее пахло потом, возбуждением и косяком.

– Терпеть не могу, когда она приходит, – зашептала Аня в ухо, буравя бицепс напряженным соском.

– Почему? – Влад деликатно, хотя и со смешанным чувством, отстранился.

– Она… – Аня снова полезла к уху, но тут из коридора выглянул Никита:

– Там телефон трезвонит и просит Влада.

– Телефон? – удивился Влад, но встал и начал пробираться к выходу.

Никакой особенной тревоги он не чувствовал, было, скорее, ощущение ошибки. Он не связывался с домом, да и не с кем было особенно связываться. Вот сейчас он скажет «алло», скажет «вы ошиблись», и все разрешится.

Телефон жил на кухне. Трубка высовывалась из вороха сваленных как попало шуб и пуховиков.

– Алло? – сказал Влад.

– Влад? – Голос был смутно знакомый.

– Да. Кто это?

– Не узнал? – В телефоне не то усмехнулись, не то всхлипнули. – Я Маня. Ирина умерла. Слышишь, умерла она!

Влад дернулся. Отбросил трубку в мешанину рукавов и капюшонов, не слушая, не разбирая, что еще говорит далекий голос. Из коридора заглянул Финн, подошел, зевнул, поддел под локоть влажным носом. Влад машинальным движением потрепал его по ушам и отпихнул.

Много позже он приехал в Питер специально, чтобы выяснить, был тот звонок на самом деле или… Что «или» – он так и не сообразил. На звонок в дверь ему открыла Аня. Сильно похудевшая. Одетая. Коротко остриженные волосы наводили на мысли о болезни. Влада тогда многое наводило на эти мысли, но тут ассоциация была железная. В глубине квартиры плакал ребенок.

– Нет, не помню такого, у нас и телефон подключен не был, кажется.

Потом она кормила ребенка, а свободной рукой хвасталась Владу семейным альбомом. Малыш. Аня и малыш. Малыш и незнакомый парень. И дальше по кругу в разных комбинациях.

– А Никита? – спросил Влад.

– Никита… – Аня пожала худыми плечами, – Никита – это было так. Пережить девяностые.

Влад больше не слушал, вспоминал то черное питерское Рождество с летящим в стекла сухим, ненастоящим снегом.

* * *

Он вернулся в комнату, где продолжалось веселье. Хотелось спросить у Ани, что она пыталась ему рассказать, но место рядом с ней уже было занято. Влада толкнули в спину, потом хлопнули по плечу. Он обернулся с четким намерением нарваться на скандал, но это был Олег, худой молчаливый парень с бесстрастным горбоносым лицом индейского божества или олдового хиппи.

– Плющит? – спросил Олег, протягивая бутылку. – Глотни вот.

Влад глотнул, не разобрав сразу, алкоголь там или еще чего. В затылок как гвоздь воткнули и вынули вместе со всем, что было внутри. Второй глоток пошел легче, и сделалось все равно. В голове крутилось модное в тусовке: «и немедленно выпил». Броуновское движение праздника вынесло его в коридор, где обнаружился кутающий гитару Илья.

– Поехали вместе! – закричал он. – Проводить! Поехали! И собаку возьмем. Частный сектор, темно, страшно!

За его плечом кивала в ритм Татьяна. На ее плече шевелила пластиковыми лапками брошь в виде большого черного паука. Совсем на заднем плане Аня делала какие-то знаки, так и оставшиеся непонятными ни тогда, ни потом. Финн, почуяв прогулку, приплясывал у двери.

Потом была черная достоевская лестница. Голос Татьяны (Игоревны? Викторовны? – Хрен-перец) дробился