Энтомология для слабонервных - Катя Качур

– Ни в коем случае! – заявила Зойка. – Мы всё сделаем сами.

В итоге Зойкина с Элей возня не привела ни к чему. Ульку, решившую один день полежать в гамаке, завалили вопросами.

– А где лежит фарш?

– А почему он ещё не накручен?

– А как готовить тесто?

– А где детские надувные круги?

– А как заштопать палатку?

– А что сварить Лее на обед?

– А почему бабка сопротивляется?

– Уля!!!! Да помоги уже!

Улька, мысленно послав всех к чёрту, встала к плите. На следующий день, с провизией и тюками, компания собралась перед калиткой. Палатку, котелки и продукты Петюня обещал подвезти на машине. Но сам развлекаться не смог, сославшись на важные дела. Наум Перельман тоже не поехал, набрав кучу обувных заказов перед началом новой недели. К Козявкину прибыли важные клиенты за мёдом, и он возился на своей пасеке. Лея, чураясь дневного солнца и суматохи, также осталась дома. Остальные, взвалив на себя рюкзаки, потащились к Волге вниз по склону, вдоль дачных просек, мимо кособоких домиков, мимо старых колодцев, мимо чужих дворов с лающими собаками и ленивыми котами на заборах. Перед тем как отправиться в путь, Улька долго рассказывала Лее, где что лежит и как включать электроплитку, дабы разогреть еду. Лея, обиженная, поджавшая губы, слушала невнимательно.

– Развлекайтесь, – уязвлённо сказала она. – Какое вам дело до старой Леи? Будет ли она голодать. Или вовсе умрёт.

Но тем не менее, как только компания покинула дом, открыла холодильник, достала запечённое мясо, полила томатным соусом и тут же с аппетитом его умяла. Потом, походив по дорожкам взад-вперёд, отправилась к Науму посмотреть, как тот работает, и развлечь себя разговорами. Наум, сгорбившись над изящной замшевой туфелькой, пришивал подошву. Втыкал тонкое шило-крючок с внешней стороны, на ощупь ловил подготовленную другой рукой петлю прочного рыболовного шнура и вытягивал его наружу.

– Почему ты не шьёшь на машинке, Наум? Зачем каждый стежок делаешь руками?

– Машинка забирает часть моей любви, Лея, – не отрываясь от дела, отвечал Перельман, – а пальцами я передаю свои чувства замше, а она в свою очередь ножке той дамы, которая будет эти туфли носить.

– Ты знаешь эту даму? У тебя с ней адюльтер? А как же Зоя? – Лея делала драму из всего, что её окружало.

– Я знаю эту даму. У меня нет с ней адюльтера. Но она тоже хочет носить красивые туфли.

– Ты просто морочишь мне голову, – заключила Лея и от скуки вновь вернулась к холодильнику.

На полке стояла большая бадья борща. Улька говорила, что специально отлила первое в маленькую кастрюльку, чтобы легче было разогреть. Но Лея этого не помнила. Она ухватилась за две ручки, прижала эмалированную посудину к себе и потащила к электроплитке. Пользоваться плиткой Лея тоже не умела. Улька предупреждала, что сначала нужно включить вилку в розетку, а затем повернуть правую ручку. Потому что борщ разогревается на большой правой конфорке. Но Лея не помнила и этого. Она выкрутила до отказа левый регулятор, поняла, что ничего не греется, включила плитку в сеть и вернулась на диван. Поиграв с кошкой упавшей яблоневой веткой, Лея почувствовала, что голодна, и вернулась к борщу в полной решимости разобраться с механизмом. Приподняла крышку кастрюли, увидела замерзшие островки белого жира на свекольно-красной поверхности и втянула носом воздух. Запах Улькиного борща окрылял. Лея давно призналась себе, что вкуснее невестки никто в семье не готовит, что она вобрала в свою стряпню лучшие традиции кухонь обеих ветвей Гинзбургов, что после её пищи успокаивается желудок и не бурлят кишки. Но всё равно при любом случае щипала Ульку едкими фразочками: «А зачем столько соли? Я что огурец, чтобы меня засаливать? А почему так густо? Мой желудок не стальной, чтобы переваривать жидкий асфальт. А где сметана? В этом доме что, уже и сметаны не найдёшь? Зачем столько сметаны? Я же не блин, чтобы в ней валяться!»

В данный момент высказать своё «фи» было некому. Лея подвигала кастрюлю взад-вперёд, подёргала за шнур плотно сидящую в розетке вилку, оперлась на левую, улиткообразную конфорку… и с воем отдёрнула обожжённую руку. Красная, повторяющая спиральную форму горелки полоса жирной гусеницей вспухла на краю ладони. Лея чертыхнулась, затрясла кистью и побежала к аптечке в дальней комнате. Сейф был закрыт, ключ торчал в замке, но Лея почему-то в агонии начала тыкать на кодовые кнопки и тянуть вверх-вниз за кольцо, хотя на пластыре, наискосок перекрывающем шифр, красовалась надпись синей ручкой «Не трогать!». В замке что-то хрустнуло и затрещало. Лея в болевой истерике стала крутить ключ, но тот уже не работал. Плюнув в буквальном смысле на дверь сейфа, она выскочила на веранду и что есть мочи заверещала:

– Помогите! Умираю! Убили! Спасите! О, горе! Вэй из мир!

Первым её крик услышал Наум, бросив туфлю и кинувшись на подмогу. Увидев красную руку, он начал дуть на неё горячим воздухом, отчего Лея возопила ещё громче.

– Бегите, помогите, достаньте из аптечки стрептоцид!

Наум, вмиг оправившись от шока, увидев, что Лее ничего не угрожает, отвёл её к раковине, включил холодную воду (другой на даче и не было) и сунул её ладонь под мощную струю. Боль притихла, Лея пришла в себя и скомандовала:

– Принеси мне стрептоцид из нашей аптечки!

Наум подёргал дверь аптечки, поелозил в замочной скважине ключом, потыкал кнопки, заклеенные пластырем, но безуспешно. Затем метнулся в свой дом и принёс обувную коробку с бинтами, перекисью водорода, зелёнкой, йодом и прочими лекарствами.

– Стрептоцид есть? – спросила Лея.

– Нет.

– А зачем ты это притащил? Достань стрептоцид!

– Давайте намажем подсолнечным маслом и наложим чистый бинт, – суетился Наум, рассматривая руку Леи. – У вас даже нет пузырьков, только верхняя часть кожи красная.

– Хочешь меня погубить, – громко всхлипывала Лея. – Ищи порошок стрептоцида!

Наум побежал к Козявкину, увидев через забор, что тот вернулся с пасеки. Иван Петрович перерыл всю свою аптечку, но стрептоцида не нашёл. Оба кинулись к Петюне, однако его, как и предполагалось, не было дома. Оставили записку: мол, беда, срочно беги на дачу Гинзбургов. Лею пока усадили в кресло-качалку. Козявкин прозрачным дубовым мёдом мазал ей босые ступни, делал массаж, уговаривая расслабиться и не предаваться панике. Наум огромным веером с олимпийским мишкой, привезённым из Москвы Зоей, обмахивал Леину раненую руку, а заодно и раскрасневшееся лицо. Лея стонала то ли от боли, то ли от удовольствия. Она требовала сначала стрептоцида, потом борща, затем запечённой свинины, клубничного желе и тонких сладких Улькиных блинов. Мужчины бегали вокруг