Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

– Баба Нюра, соседка моя, говорит: «Замужем не напасть, кабы замужем не пропасть». Яя Сима, а что ты не говоришь, счастлива ли буду я замужем и сколько детей у меня будет?

– Ну, много будешь знать, скоро состаришься.

– Ведь знаешь же.

– Я не могу все знать. Знаю только, что проживешь намного дольше мужа.

Эта деталь немного озадачила Ирини и подружек.

– Ну, если ты проживешь восемьдесят, а он умрет в семьдесят, то это ничего, – успокоила ее Ксенексолца.

Распрощавшись с яей Симой, направляясь к станции на поезд, подруги бурно, перебивая друг друга, обсуждали способности старушки, данные ей самим Богом.

* * *

Анастасия была довольна своей жизнью. С рождением сына все встало на свои места. Раньше она еще сомневалась, за тем ли человеком она замужем, не ошиблась ли она в выборе? Теперь у нее не было сомнений: красавец муж, любящий отец. Правда, все чаще его не бывает дома, но это уже издержки работы. Не просто быть милиционером, когда кругом воры, преступные элементы, как их называет Саша, одним словом – ссыльные. Настя подумала о том, что, если б ее мама не была замужем за ее папой, то тоже, возможно была бы ссыльной. Хотя и русских ссыльных хватало в их захолустье. Как же тяжело им всем: и немцам, и грекам, и чеченцам, и всем другим. Она вспомнила бабушкиных соседей – греков Харитониди и Христопуло. В какой нищете живут, работая день деньской. Бабушка говорит, еще умудряются и ей помочь, когда просит то забор поправить, то крышу подчинить, то дрова нарубить.

– Такие безотказные люди! Господь меня пожалел. Что б я без них делала? – качала головой баба Нюра. Такие хорошие люди эти греки. Повезло нашему Ваньке с друзьями. Дай – то, Бог, чтоб учились у друг друга только хорошему, – продолжала она, качая на руках и любовно целуя засыпавшего правнука. Настя с улыбкой вспомнила Митю Харитониди. Как он украдкой смотрел на нее, когда она мимо шла с ребенком на руках. И рот забыл закрыть. Как покраснел, когда она оглянулась. «Бедный мальчик, влюблен со школьной скамьи».

Она вспомнила, как сама была влюблена в своего учителя математики. Но тот был уже давно седой, женатый человек, хоть и не старый. Поседел говорят, когда брат на его глазах сгорел в танке. А ведь он тоже ее любил, а иначе почему так много внимания уделял ей? Объяснение вел, глядя только на нее, чаще всего останавливался у ее парты и поправлял в тетрадке ошибки, хвалил тоже, в основном, ее. Собственно, было и за что: с математикой у нее было все в порядке. Тимофей Радионович говорил, что тем, кто занимается музыкой, легче с математикой, есть между этими предметами какая-то взаимосвязь. Объяснил, какая связь, но Настя теперь забыла, какая именно. Девчонки завидовали и говорили:

«И что он в тебе нашел? Вон, Симка, тоже и красавица, и умница, а он нет, только с тебя не спускает глаз. Старый дурак!»

Настя отмахнулась от воспоминаний. Что вспоминать? Ее учитель уже умер. Говорят, под сердцем зашевелилась пуля, застрявшая еще с войны. Жаль… Было в нем что-то, чего ни у кого не было, что-то твердое, несгибаемое и вместе с тем – теплое, родное. Какая-то радиация шла на нее от него, от чего у нее всегда появлялось бесконечное чувство радости. Больше у нее такого чувства не возникало, даже с Сашей.

Настя забрала с рук бабушки, заснувшего Мишутку, положила на топчан, куда проворная бабуля успела застелить свою чистую, коричневую в клетку, шерстяную шаль. Баба Аня (Настя не любила ее называть Нюрой) замесила тесто еще с утра и ждала гостей.

– Пойду, налеплю вареничков, – сказала она и вышла в свою махонькую кухоньку. Настя пошла следом.

– Ну хоть расскажи, какие новости от родителей, – попросила бабуся.

– Они ж тебе тоже пишут или давно не получала?

– Как же, пишут, но редковато. Последний раз написали месяца два назад.

– А я недавно получила письмо. Такое – короткое. О себе ничего не пишут, можно сказать, все больше о моей жизни расспрашивают.

– Ну, и правильно, о тебе, о муже, о дите. Меня тоже, как получаю – расспрашивают обо мне, да о сорванце, Ваньке, да о его отце. Ванька – тот у меня часто бывает, ночует. Друзья-то его рядом со мной живут. Вот загуляется с ними и приходит переночевать. Отец его ругает, что дома не бывает.

Настя знала, бабка гордится, что внук не забывает, помогает, как может. Баба Нюра уже плохо передвигалась, без клюки не ходила даже во двор.

– Хороший у тебя внук, бабуля!

– А тебе он – двоюродный брат, не забывай, Настюша.

– Ну что ты, бабушка, с какой стати я должна забыть. Ванечку я люблю, – задумчивая Настя подняла на нее удивленные глаза.

– Я к тому говорю, что вас двое на белом свете, – назидательно проговорила бабка, – берегите отношения. Ты старшая, от тебя много зависит. А кровь родная – не водица.

– Не бойся, бабушка, я от него никогда не откажусь, не бойся. У меня еще два брата в Энгельсе, помнишь их?

– Ничего я не боюсь, а за вас беспокоюсь. Ну, еще два брата черт знает где, это неплохо, хоть и немцы. Далеко они. Нехорошо, когда родных нет. Вот я сирота, уж нахлебалась горюшка за свою жизнь, – баба Нюра смахнула набежавшую слезу. – Ну, а, как там у тебя с Сашей? – перевела она разговор.

– Все хорошо, баб Аня.

– Хороший муж?

– Хороший. Любим друг друга.

– Смотри, береги любовь-то. Не ругайтесь по пустякам.

– Мы и не ругаемся тем более, что дома он почти не бывает.

Баба Нюра вперила в нее удивленные глаза:

– А где ж его черти носят?

Настя махнула рукой:

– Работы много, не успевает…

– Ну-ну. Много работы. Я его вижу на мотоцикле – часто бывает в гостях у соседей, у Роконоцы.

– Часто?

– Часто, почти каждый день, и ко мне бывает заскочит то поесть, то попить, то еще чего.

– Мне он говорил как-то, что бывает у Христопуло Яши. Но я не думала, что так часто.

– Заходила я как-то к ним, со стариками разговорилась, и он пришел. Роконоца сказала, что они в карты играют, как-то по-ихнему карты называют, – баба Нюра нахмурила лоб.

– Скамбил?

– Точно.

– Он любит скамбил, там на деньги часто играют, а он человек азартный, – пояснила Анастасия и добавила, –