Рассвет сменяет тьму. Книга первая: Обагренная кровью - Николай Ильинский
— Смотришь вниз, — рассказывала она, — и видишь рай на земле, а немцы-изверги кидают на нее бомбы. — Она подняла глаза к небу и развела руки. — Чтоб им ни дна, ни покрышки, злодеям… Как их только Господь наш терпит!
Бабы соглашались с нею, но язвительно, с намеками и хихиканьем предлагали:
— Ты лучше нам про майора расскажи…
— Про майора?! Так он же курносый! — расхохоталась Евдокия, а потом серьезно сказала: — Нет, в самолете он мужик ничего, с ним даже не страшно… А так… я же говорю… курносый! — намекнула она.
Начатый бабами смех на улице продолжался потом в хатах, у соседей, в гостях. Нет, лучше им не попадаться на язык!
VII
С каждым днем все чаще и все наглее стали летать над Нагорным и окрестными селами немецкие самолеты. Целью их была прежде всего Алексеевка, где скапливалось множество железнодорожных составов. Но там хорошо была налажена воздушная оборона. Едва вблизи появлялся вражеский бомбардировщик, как небо густо заполняли клочки дыма от взрывов зенитных снарядов.
В один из вечеров особенно громко загудела и опушка леса, где располагался аэродром. Одна за другой двукрылые стрекозы поднимались над лесом и улетали в восточном направлении. Провожать летчиков, ставших почти родными в Нагорном, пошли многие жители села, преимущественно молодежь. Заплаканная Анна не скрывала, что расстается с любимым человеком. Она долго стояла с Приваловым в сторонке от других, о чем-то говорила. Алексей внимательно слушал девушку и кивал головой, очевидно, соглашаясь. В последнюю минуту Анна прилюдно обняла летчика и поцеловала.
Шумно провожали ровесники Степана, который, как уже полноправный член авиаполка, хотя еще и не зачисленный в рядовые, но в механики пристроенный, улетал в тыл, на место новой дислокации кукурузников.
— В штабе полка обещали направить меня в летную школу, — не без гордости сообщил Степка новость друзьям. — Не знаю еще, куда и в какую школу, но обещали… Я хотел бы летать и на этих… этажерках, знаете, как их немцы боятся! Но лучше бы на бомбардировщиках…
И он говорил о таких типах самолетов, о которых друзья его и слыхом не слыхивали и слушали, разинув рты.
— Ты, Степка, пиши, — с грустью на белобрысом лице попросил Митька друга. — Не забывай, понял?
— Обязательно, Митя, только… Как же я напишу, если сюда вдруг немчура придет?
— Не вдруг и не если, а придет! Смотри, сколько вокруг беженцев! — заметил Виктор. — Да и летчики твои не из спортивного интереса перебазируются. … А мы чуть что — в лес, в партизаны…
— Обязательно в лес, — подхватил мысль Виктора Тихон. — Леса у нас тянутся, — махнул он рукой, — я глядел по карте — бесконечно!.. Леса лиственные: дуб, клен, ясень, но много есть диких груш, яблонь… Этой кислятины не наешься, но голод утолить можно запросто, — обнадежил он потенциальных народных мстителей. — Не пропадем!.. Землянок накопаем — зимой не замерзнем… У Захара чалого надо опыт перенять, он мастер землянки сооружать… Так что, Степка, когда будешь над нашим лесом лететь на задание, дай знак… Ну, как-нибудь там, мертвую петлю, к примеру, сделай. Раз — и мы поймем: Степан летит!
— Это с бомбами-то мертвую петлю?! — усмехнулся Степан. — Думай, что говоришь, географ!
На аэродроме Степана втиснули в двухместный учебный самолет.
— От винта! — крикнул летчик из открытой кабины.
Легкий У-2 затрещал, задрожал, покатился по полю и взмыл в воздух. Ребята, которых в этом случае допустили на аэродром, долго махали в след улетающей двухкрылой птице, уносившей их закадычного друга. У всех стало скучно и пусто на душе, словно Нагорное осиротело, хотя улицы села были переполнены военными и беженцами. По большаку бесконечно шла боевая техника: гусеничные трактора и кони тянули тяжелые пушки, грузно двигались танки различных типов, в том числе и тяжелые КВ.
— Башня — под крышу нашей хаты, — восхищался Митька, — во махина!.. И на таком танке отступать? Да на нем можно всех немцев передавить, как вонючих клопов! Хоть самого Гитлера!..
— Достань его в Берлине! — заметил Виктор. — Я часто мечтаю… просто так, от нечего делать, как я штурмую Берлин…
— Я тоже мечтаю, — сознался Тихон, — о чем только не мечтаю!
— Человек без мечты не человек, — сделал глубокомысленный вывод Митька. — Мечта когда-нибудь становится фактом…
— Не всякая мечта… Часто это просто гимнастика мозгов! — перевел этот разговор в шутку Виктор.
Следующее утро выдалось на редкость ясным и тихим. Солнечные лучи, проникнув в открытое окно, высветили на полу яркий, но несколько искаженный квадрат; в кустах сирени, цедящих в палисаднике тонкий сладкий аромат, затеяли возню воробьи. Виктор потянулся на постели, откинул в сторону старое легкое одеяльце, широко зевнул и вдруг, спохватившись, сел на край кровати: он недоумевал, почему его не разбудили чуть свет, как это было все последние дни, почему не слышно голосов ни бригадира, ни председателя колхоза. Неужели в Нагорное ворвались немцы и все начальство разбежалось? А потом вспомнил, что вчера он принял наверху последний сноп и бережно уложил его в скирд. Работа не завершена, на поле стоит еще немало нетронутых крестцов, надо и их заскирдовать, заодно и продолжать молотьбу. Но молотилка опять стала чихать и выплевывать назад из железной пасти необмолоченными снопы, а потом и вовсе остановилась, но ремонтировать ее по существу уже некому: Степан улетел, а у всех оставшихся ребят, по категорическому утверждению председателя, руки не оттуда выросли. «Придется разочаровать этого однорукого черта», — подумал Виктор, решив попробовать себя в качестве механика. Босыми ногами он коснулся теплого земляного пола и тут же услышал голос матери. Анисья Никоновна почти кричала, что сильно встревожило Виктора, и он стремглав выскочил на крыльцо. Посреди двора мать и отец обнимали солдата. Протерев глаза кулаками, Виктор узнал в солдате Александра.
— Витька! — Александр вырвался из объятий родителей и подбежал к брату. — Витя, брат!..
— Санька, чтоб тебя!..
Братья крепко обнялись. И Виктор впервые увидел на груди Александра медаль «За отвагу». Увидел и осторожно прикоснулся к ней пальцами правой руки.
— За что?
— Потом расскажу, — пообещал Александр, но тут же добавил: — За многое: за окопы, за атаки, за спасение раненых, за языком даже ходил…
— За фашистом?! — удивился Виктор.
— А за кем же еще! — засмеялся Александр и обернулся к матери. — Картохи бы, жареной, чтобы с румянцем, чтоб похрустывала…
— Я мигом, сынок, — встрепенулась Анисья Никоновна. — Афанасий, — глянула она на мужа, —
