Студеный флот - Николай Андреевич Черкашин
Два раза в сутки – в обед и в ужин – кто-нибудь из трюмных выскользнет серой мышью из квадратной проруби люка в корме центрального поста и тут же прошмыгнет в круглый лаз межпереборочной двери в четвертый отсек на камбуз за бачком борща, каши, компота. На завтраки трюмные центрального поста не ходят. Командир отделения старшина 1-й статьи Пяткин, на гражданке фартовый вор-домушник, давно уже подобрал ключ к тяжеленному амбарному замку, на который кок-инструктор мичман Марфин запирает дверь рефрижераторной камеры. Рефкамера (или в обиходе «мокрая провизионка») расположена, на счастье трюмных, в самом глухом углу их мрачных владений. Пробраться туда можно, лишь минуя тесный, полутемный лабиринт всевозможных машин, пролезая сквозь клубки труб, кабельных трасс, спотыкаясь, пригибаясь, изгибаясь на каждом шагу, рискуя получить синяк или шишку. Тучный помощник командира, он же начальник службы «С» – снабжения, спускался сюда крайне редко. Раз в неделю наведывался сюда кок Марфин, чтобы откромсать брус сливочного масла или вытащить кус мороженой говяжьей туши. Под надежным замком за железной дверью «мокрой провизионки» хранил помощник свои съестные сокровища: копченую колбасу, жестянки с воблой, шоколад, несколько ящиков белого сухого вина, выдававшегося экипажу на обед 50-граммовыми дозами. Вот сюда-то и запускал свою руку Пяткин, наделяя своих трюмачей на завтраки сверхпайковым маслом, шоколадом, а то и воблой. Хлеба на лодке навалом, в любой свободной шхере торчат полиэтиленовые пакеты с проспиртованными буханками. Так что по утрам карась Алешечкин, матрос первого года службы, подает Пяткину завтрак в постель. Ложе Пяткина устроено в самом удобном месте – за баком гидроаккумулятора, пополняющим систему гидравлики. К тому же шхера, где обитает повелитель трюмных, задергивается зеленой ситцевой занавеской. Сюда подведена самодельная проводка от плафона к персональной лампочке. В часы отдыха Пяткин, задернув занавеску, устраивается поудобней на серой от грязи разовой простыне, извлекает из потайной щели между баком гидравлики и ограждением перископной выгородки замызганный экземпляр «Пентхауса». Этот запретный журнал с фотографиями обнаженных женщин приборщик каюты секретчика тайно обменял у Пяткина на палку твердокопченой колбасы, получив в придачу банку тараньки и бутылку «Старого замка». Теперь каждый «адмиральский час» вождь трюмачей включает нештатную лампочку и предается созерцанию голых красоток с раздвинутыми ногами. В такие минуты лучше к Пяткину не соваться. Обматерит, пнет… В такие минуты Пяткин вызывает в памяти отважную официантку Анечку из матросской столовой, рискнувшую однажды пролезть на лодку, облачившись в синюю робу. Когда дежурным по кораблю стоит кто-то из зеленых лейтенантов, нет ничего проще провести подругу на ложе любви. Лейтенант сидит во втором отсеке и зубрит в кают-компании какие-нибудь ПУАБ – «Правила устройства и эксплуатации аккумуляторной батареи» или иной служебный талмуд, как студент перед экзаменом. Ему и в самом деле сдавать к сроку зачеты на «самоуправство» – самостоятельное управление группой или боевой частью. Где, как ни на дежурстве, на покинутой почти всеми, кроме подначальной ему вахты, лодке, без ежеминутных понуканий, в тишине и уединении, можно наконец вникнуть в смысл документа, схемы, инструкции. Анечка проскользнула в шахту рубочных люков на дежурстве лейтенанта Веслярова. Вахтенным у трапа стоял молодой Алешечкин – попробовал бы он что-нибудь вякнуть, да он и не узнал в гладкощеком матросе официантку-оторву; а вахту центрального поста нес земеля, старший матрос из рулевых-сигнальщиков Басов. Все было схвачено, все было путем. Анечка проскользнула в трюм центрального поста и не успела охнуть, как очутилась вот здесь – за баком гидравлики, на этом вот тюфяке. Если принюхаться, то можно еще разобрать запах ее очень сильных дешевых духов. Это тем более удивительно, что все это было на другой лодке и на другом тюфяке. Пяткин внюхивается в угол драного просоляренного, черт знает в каких пятнах ватного матраса. Пахнет! Ей-богу, пахнет!
– Товарищ старшина флота, чай готов, – робко подергивает занавеску молодой Алешечкин. Нет такого звания «старшина флота». Пяткин сам его выдумал на манер «адмирала флота».
– Товарищ старшина флота… – теребит занавеску матрос. – Птюха готова…
Пяткин не отзывался. Он пребывал в своем фотогареме. И горе тому, кто осмелится тревожить султана среди его возлюбленных…
2.
Все семь отсеков подводной лодки негласно разделены на «матросские» и «офицерские». Офицерскими считались второй, третий и четвертый отсеки, то есть середина корабля. Во втором располагались офицерская кают-компания, офицерская каюта-четырехместка, где жили доктор, оба минера и оба штурмана, а также персональные каютки командира, старпома и зама. Третий отсек – центральный пост – всегда набит офицерами. В четвертом – мичманская кают-компания, она же спальня-четырехместка, в соседстве с ней отдельные каютки инженера-механика и помощника командира. Зато концевые отсеки – первый и седьмой, а также шестой и пятый – это матросская слобода, здесь, хоть и появляются иногда офицеры, все же можно расслабиться – и матюгнуться в голос, и молодого шугануть, и прилечь по боевой тревоге, и курнуть в рукав… Да мало ли что можно сделать без офицерского пригляда? Но все же самые раздольные для матроса места – это лодочное подполье: трюмы и аккумуляторные ямы. Четыре оазиса матросской вольницы на лодке – двухъярусные аккумуляторные ямы второго и четвертого отсеков, а также трюм шестого отсека и трюм центрального поста. В трюме шестого обитают митчелисты – матросы, обслуживающие митчели – подшипники всех трех гребных валов. Здесь всегда сухо – рядом электромоторы-генераторы – и светло. Гальюн под боком. Здесь можно хорошо выспаться, расстелив матрас между электромоторами. Но здесь же сильнейшее электромагнитное поле, и человек, живущий в нем неделями и месяцами, быстро лысеет, теряет нервную силу и даже (пугают «годки» молодых) мужскую потенцию. Так что любителей засиживаться или залеживаться здесь маловато. В трюме центрального поста хоть и сыро, холодно, зато электричества поменьше, да и в тропиках здесь царит райская прохлада. К тому же трюмные ЦП в курсе всех лодочных дел: офицеры, забыв про матросские уши под листами настила, говорят меж собой порой о том, что не должно знать в низах. Так же как лейтенант Весляров не подозревал о «визите дамы» на его дежурстве, так не догадывался и помощник о тихо тающих деликатесах в «мокрой провизионке». Неведомо было командиру и всем прочим – верхним – обитателям центрального поста, какая непростая жизнь таилась у них в буквальном смысле под ногами,
