Студеный флот - Николай Андреевич Черкашин

Из наставления по снаряжению РДУ

Регенерационная установка РДУ снабжена пластинами на основе надпероксида калия – комплект В-64, который состоит из пакета регенеративных пластин (25 шт.), помещенных в герметичный металлический ящик с припаянной крышкой. Корпус и крышка ящика изготовлены из тонколистовой оцинкованной стали. На крышке имеется выступ под прорезь ключа, с помощью которого производится вскрытие комплекта В-64, и впаянная пробка с резьбовым отверстием для проверки герметичности в заводских и складских условиях.

Во время приведения установки РДУ в действие комплекты В-64 вскрываются специальным ключом, и установки РДУ снаряжаются регенеративными пластинами (до 36 шт.). Принцип действия РДУ основан на свойствах регенеративного продукта KО2, из которого изготовлены пластины. Надпероксид калия является высокоактивным веществом, вступая в химическую реакцию с парами воды и СО2, находящимися в воздухе. В результате экзотермической реакции выделяется кислород и поглощается двуокись углерода. Горючие вещества при контакте с надпероксидом калия могут гореть или даже взрываться, поэтому эксплуатация РДУ, в которых пластины В-64 практически открыты, ТРЕБУЕТ ОСОБОЙ ОСТОРОЖНОСТИ!

4.

Лодка шла на глубине ста метров. И там, над морем, занималось летнее утро, и свежий норд-ост гнал навстречу восходящему солнцу темно-синие – против зари – волны. Ни одна душа на свете не могла представить себе, что в непроглядной глубине этого пустынного мира, состоящего всего лишь из неба, моря и солнечного шара, пылает огонь.

Первым на центральном посту заметил неладное боцман. Он сидел перед глубиномерами, удерживая горизонтальными рулями лодку на заданной стометровой отметке, и сразу же учуял запах гари, поплывшей снизу, из вырезов в палубе, куда уходили медные змеевики его приборов.

– Эй, внизу! – крикнул он. – Что у вас там дымит?

И тут же увидел зловещие оранжевые всполохи в проеме трюмного люка.

Вахтенный офицер – Федя Руднев – уточнял в штурманской рубке место и время поворота, командир моторной группы Стефановский отправился в шестой, где разбирали электрокомпрессор. Абатуров отсыпался во втором после ночного бдения, Симбирцев вместе с офицерами второй боевой смены доканчивал завтрак в кают-компании…

Когда из палубного выреза выскочил дымящийся, словно бес из преисподней, Пяткин и заорал: «В трюме – пожар!», Руднев вместо команды «Загерметизировать отсек!» гаркнул:

– Боцман, всплывай! Продуть среднюю!

Белохатко переложил рули на всплытие, а Пяткин снова нырнул в люк, из которого, как из паровозной трубы, валили белые клубы дыма. Боцман бросился к воздушным колонкам. Конечно, не его это боцманское дело – продувать цистерны, тут сноровка трюмных машинистов нужна, но раз уже запахло жареным, где наша не пропадала. Он рванул манипулятор кингстонных машинок, но перепутал рукоятки и вместо того, чтобы открыть цистерны снизу, открыл сверху. Сжатый воздух, яростно клокоча, выходил из клапанов вентиляции. Об этой ошибке боцман узнал много позже, потому что глотанул едкого дыма раз-другой и тут же присел, свесив голову на грудь. Но тут из трюма чертом выскочил ополоумевший от боли Пяткин и, отпихнув боцмана от колонок, сам стал продувать концевые цистерны.

Пожар в трюме разгорался, и тушить его было нечем. Алешечкин так и не смог выключить ВПЛ. Огонь лизал скорченный труп, сжимавший в руках обугленный шланг.

Центральный пост плавал в дыму. Задыхаясь от ядовитого дыма, помощник прокричал:

– Покинуть отсек! Всем покинуть отсек!

Двое радиометристов проворно шмыгнули в четвертый отсек, впустив за собой и мощный клуб дыма. С лязгом захлопнули дверь, зажав ее намертво рычагом кремальеры. Все, кто не успел, тот опоздал навсегда…

Не успели оба трюмных, старшина 1-й статьи Пяткин и матрос Алешечкин…

Помощник и штурман проскочили во второй отсек, столкнувшись в проеме лаза со старпомом. Язык пламени, ударивший им в спины, заставил их влететь кубарем в средний проход. Симбирцев сам задраил за ними переборку. Над его головой торопливо урчал клинкет – это вахтенный электрик перекрывал магистраль вентиляции.

Вид спасшихся офицеров не вызывал сомнений в том, что они вовремя покинули центральный пост: опаленные волосы на головах еще дымились, сквозь клочья прожженных рубах вздувались багровые пузыри ожогов. Доктор тут же потащил их в кают-компанию на перевязку. Морщась и постанывая от боли, старший лейтенант Руднев докладывал Абатурову о пожаре…

5. Башилов

За завтраком вдруг выяснилось, что мы со Стефановским земляки: оба родились под Гродно, я в Волковыске, а он в Ошмянах. Встретить земляка в стальной траншее на Средиземноморском подводном фронте – это более чем радость. Наш инженер-механик Мартопляс тоже из Белоруссии. Собрались у него в каюте чайку попить, повспоминать. Тем более что Стефановскому перед походом прислали из дома банку черничного варенья.

Мы перебрались в четвертый отсек. Мартопляс открыл свою каютку по левому борту и широко распахнул узенькую дверцу:

– Заходьтя, сябры!

Стефановский, стриженный наголо – по-автономному, порывистый и резкий, будто в жилах его текла не мирная белорусская кровь, а кавказское вино, извлек из рундука банку черничного варенья. Тут же зашипел электрочайник, и на откидном столике появились три чудом уцелевших после многочисленных штормов граненых стакана.

– Ешьте осторожнее, – предупредил Стефановский, – там битые стекла попадаются. Банку в посылке кокнули, я ложкой собрал. По идее надо было бы все за борт отправить. Но… Где ты ее возьмешь, чернику, за Полярным кругом?

В каюту постучали.

– Тарьщкапнант, там электрики просят в шестой зайти. Компрессор разобрали…

– Ага, разобрали. А собрать не могут… – отхлебнул горячий чай Мартопляс. – Кулибины хреновы. Пошли посмотрим, – кивнул он Стефановскому, – что у них там. Сергеич, угощайся тут сам. Мы скоро вернемся.

Они ушли, а я с опаской зачерпнул варенье. Благоразумнее всего было бы оставить банку в покое, тем более что ягоду собирали на белорусских болотах, хорошо поглощавших чернобыльскую радиацию. Но я до страсти люблю именно черничное варенье, его нежную кисло-сладкую прохладу, оседавшую на языке фиолетовой чернью. Это в тропическом-то электропекле четвертого отсека отказать себе в таком блаженстве? Но в первой же ложке блеснул крохотный кусочек стекла, второй я осторожно нащупал языком во рту и выплюнул в ложечку… Боже, как все опасно в этом мире и в этом море, опасно даже черничное варенье!

Я решил больше не искушать судьбу. Захлопнул каюту и отправился в корму. Инженер-механик распекал кого-то в седьмом:

– Кто разрешил красить в подводном положении? Вы же теперь этой краски надышитесь, как черти ладана? Кто у вас тут такой умный?

Умники не объявлялись.

– Ты погляди, закрасили нитролаком все резьбовые соединения! – горевал Мартопляс. – Вот уж правда говорят: матрос с кистью – что пьяный с бритвой. Сколько видит, столько красит.

Пронзительный звонок взрезал стылую тишину кормового отсека. С первых же трелей Стефановский метнулся к коробке «каштана», щелкнул тумблером:

– Центральный, седьмой. Что случилось?

Ответили не сразу.