Это - Фай Гогс
Тебе только придется позаботиться о том, чтобы как следует подготовить его. Он должен усвоить общую идею, а также узнать максимально подробную предысторию своего создания. Сделать это надо обязательно, иначе он будет считать свою выдуманную жизнь единственно реальной. Через некоторое время ты вдруг обнаружишь, что сюжет твоей аферы каким-то непостижимым образом является непосредственным продолжением сюжета этой созданной тобою личности.
Более того: знание о том, каким образом этот сюжет возник, на каких принципах основано взаимодействие этого существа с окружающим его миром приведет к тому, что уже сама реальность перестанет казаться чем-то неизменным, утратит плотность, станет зыбкой и податливой. Ты начнешь явственно ощущать, что сюжет постепенно превращается в игру.
Совет на будущее: с этого момента тебе следует почаще напоминать себе о том, что эта игра не должна снова стать сюжетом. Если будешь в этом настойчив, то однажды все сущее вдруг предстанет в своем подлинном естестве – в виде спонтанной игры вселенской энергии.
Усиливая это осознание, упражняясь в нем, ты придешь к тому, что тебе будет достаточно просто захотеть, чтобы события приняли необходимое тебе направление – вернее, ясно, живо вознамериться, чтобы все было именно так, как ты решил, и никак иначе! Вот тогда-то и начнет происходить самое невероятное. Ты наконец добьешься того, что тебе вообще больше не придется ничего планировать, на что-то уповать. Ты просто будешь получать все, чего бы ни пожелал – так же обыденно, как ночь сменяется утром!»
Если бы я тогда не услышал эту тираду своими ушами, я бы просто не поверил, что произнес ее один из самых отчаянных разбойников, которые когда-либо попирали разбитые нью-йоркские панели. Но, как ни удивительно, нечто подобное было вполне в его манере!
Должен сказать, что тогда все это показалось мне полнейшей мурой, даже несмотря на то, что поверенный всегда был, и до сих пор оставался для меня непререкаемым авторитетом. Мне стоило большого труда заставить себя следовать его советам, и первые мои опыты создания персонажей были удручающими. Я, конечно, прекрасно понимал, насколько важна в моем деле достоверность, но все равно упорно отказывался от идеи прорабатывать образ главного героя настолько детально, чтобы переживать вместе с ним все его высосанные из пальца фрустрации и прочую амбивалентную дребедень.
К тому же, сам принцип вызывал у меня закономерные вопросы. Меня просили, ни много ни мало, отказаться от своей личности. Но чего ради я должен был пойти на такую немыслимую жертву? В ответ поверенный уверял меня, что имеется непосредственная связь между искусственной природой личности и искусственной природой реальности, как таковой, и выявление этой связи облегчило бы осуществление моих мошеннических намерений. Использование для подобных целей личности настоящей возможным не представлялось, поскольку этого не позволила бы сделать моя слишком сильная к ней привязанность.
Ну хорошо, такое объяснение я еще был готов принять. Карлос Кастанеда и Тимоти Лири задолго до моего рождения успели утереть нос всем этим бесхвостым макакам, изнуренным круглосуточной мастурбацией на объективное бытие. Не возражал я и против того, чтобы мои желания осуществлялись сами собой. Напротив – сколько себя помню, не на что иное я и не надеялся! Но только вот чьи желания мне предлагалось осуществить? Мною же самим выдуманного рефлексирующего, истеричного дегенерата?
– Эй, ты же в курсе, что я тебя слышу? И что пылающий меч возмездия уже занесен над твоей головой?
Все эти сомнения долго мешали как следует выполнять инструкции моего учителя. Я просто пытался транслировать вовне сильно улучшенную версию себя, чуждую колебаний, гуманности или каких бы то ни было признаков вкуса. Подобной тактики придерживается большинство подростков, и обычно это срабатывает в среде, где базовое умение орудовать клюшкой для лакросса ценится несопоставимо выше какой-нибудь дурацкой Нобелевской премии по медицине. Но мой учитель был далеко не прост, и вместо того, чтобы за каждый чих осыпать меня лицемерными поощрениями, как того требуют американские педагогические ритуалы, для проверки моих реальных навыков он поручал мне добиваться успеха в решении почти невыполнимых заданий.
Больная фантазия поверенного доставила нам обоим немало веселых минут. К счастью, самое неприятное из того, что он принуждал меня делать, давно стерлось из моей памяти. Уж не знаю как, но я каким-то образом забыл почти все, что происходило со мной до окончания начальной школы. Где-то на оборотной стороне моих теменных долей запечатлелись лишь самые безобидные примеры его изощренных издевательств.
Так, мне предписывалось одной только силой слова заставить циклопического школьного жлоба отдать мне свой ланч; за триста зеленых всучить Свидетелям Иеговы библию, «принадлежавшую самому Антону Ла-Вею[38]»; уговорить консилиум въедливых психиатров выписать мне пожизненное освобождение от занятий спортом из-за приступов падучей, доставшейся от моей прабабки – «боснийской герцогини»; швырнуть гнездо с осами в набитую злопамятными футболистами машину и прикинуться буйнопомешанным, избежав их возмездия – и так день за днем, ночь за ночью! Расскажи я в подробностях о своей тогдашней жизни какому-нибудь психологу – он уложил бы меня на кушетку из соломы и поджег бы ее из чистого сострадания!
Но один случай я запомнил особенно хорошо. Мне было как раз чуть больше десяти, и мы с поверенным часто переезжали с места на место, скрываясь от его бывших коллег. Уже некоторое время я усиленно работал над образом маленькой белой надежды гангстерского хип-хопа и страшно гордился собой после того, как мой речитативчик прозвучал в эфире одной не в меру чадолюбивой радиостанции в Филадельфии. Свой гонорар я потратил на прокачанные «Эйр Джорданс», мои пальцы были противоестественно растопырены, чтобы не поцарапались бриллианты моих рэперских перстней, и чувствовал я себя так, словно только что отказался расписаться на грудях у самого Эминема.
Было около трех ночи. Мы с поверенным заехали по какой-то его надобности в Балтимор. Я, вроде бы уже приученный им всегда быть настороже, залюбовался особенно живописными руинами и вдруг услышал, как отстегивается мой ремень безопасности. Спустя секунду я уже лежал посредине улицы, с удивлением глядя вслед нашей быстро растворяющейся в темноте машине.
Все произошло так быстро, что я не сразу осознал пикантность своего положения. Этой ночью я был единственным светлым пятном в самом центре квартала, по сравнению с которым Бруклин восьмидесятых показался бы средоточием гламура и человеколюбия. Со всех сторон ко мне фирменной пружинной походкой подтягивались местные. Свой скепсис по поводу сегодняшнего выбора моего камердинера они выражали десятками разнообразнейших способов. Мне не понравился ни один из них. Я попробовал применить свои навыки, но быстро сообразил, что
