Стон дикой долины - Алибек Асылбаевич Аскаров

Как бы там ни складывалась ситуация, но она дала возможность поселиться в душе Салимы чувству гордости: ее одноаулчане живут повсюду, разъехались по далеким и неизведанным краям, словно разросшиеся вглубь и вширь корни плодоносного дерева.

* * *

Еще один дом на бывшей улице Алмалы, который никуда не «переехал», принадлежит аксакалу Кабдену.

Пусть Кабекен уже довольно преклонных лет, но возраст совсем не сказался на его румяном красивом лице и крупной, широкоплечей ладной фигуре. В свое время он считался лучшим балуаном* этого аула и не раз брал призы на традиционных празднествах, устраиваемых после сбора осеннего урожая.

Вместе с байбише Нуржамал они всю свою совместную жизнь пасли коров, круглый год проводили на отгоне и лишь с выходом на пенсию перекочевали с заимки в аул. Сейчас на руках у стариков воспитывается шестилетняя внучка по имени Асия — старшая из детей их младшего сына, живущего в Мукуре.

В ауле бродит множество вздорных историй об аксакале Кабдене. Похоже, поводом для них послужила его простодушная наивность. Кабекен по природе своей человек мягкий и кроткий, смирнее овцы. Спросите у него самого, и он с удовольствием расскажет, например, о том, как в далекой юности по пути на фронт отстал от поезда...

Должно быть, после того как кончился прихваченный из дому насыбай, Кабекен, который на протяжении нескольких суток трясся в вагоне, до смерти изнемог от жажды по табаку. В один из дней поезд остановился в Кызылорде, рядом с бурлящим, шумным базаром. В надежде, что на таком большом базаре наверняка найдется насыбай, Кабекен отпросился у командира и потихоньку выскользнул из теплушки.

Спустился, а неподалеку и в самом деле худой старичок с реденькой козлиной бородкой бойко торгует скрученным табачком. Кабекен, торопливо втянув носом две понюшки, спросил :

— А покрепче нет?

— Есть! Вот такой! — ответил старик и выставил в знак качества большой палец.

— Еде?

— Пойдем со мной!

Торговец взял Кабдена за руку и куда-то за собой потянул. Кабекен оглянулся, убедился, что поезд все еще стоит на месте, и решил: «Была не была, все-таки возьму покрепче!» С тем и последовал за стариком.

Дед привел его к низенькой землянке, находившейся за каким-то поворотом на другой стороне базара... Попробовал Кабден предложенный табачок, но насыбай оказался вовсе не таким уж превосходным — приблизительно такой же, как на базаре. Времени торговаться либо искать новый не было, поэтому Кабекен купил полный мешочек, зажал его под мышкой и стремглав бросился в сторону вокзала. Однако, как назло, не той дорогой, которой явился, а в спешке сбился, помчался в обратном направлении и окончательно заблудился.

Не понимая, откуда пришел, где в данный момент находится и в какую сторону ему следует двигаться, бедолага полдня проплутал по городу. Наконец, по чьей-то подсказке, с трудом нашел верный путь, но, когда добрался до вокзала, поезда, конечно, и след простыл — он давным-давно укатил...

С этого момента на голову несчастного Кабекена свалились такие беды, что поверить и даже представить трудно... При себе у него ничего, кроме зажатого под мышкой мешочка с насыбаем, не было; все документы, удостоверяющие его личность, остались в коржуне*, а тот — в уехавшей теплушке. В общем, забрали Кабдена в комендатуру для выяснения.

«Какой поезд?.. Какая часть?..» — откуда темному Кабекену все это знать; совсем он упал духом, так как ни разу не сумел дать вразумительный ответ на сыпавшиеся вопросы.

В конце концов после многочисленных и долгих допросов, которые вели сменяющие друг друга следователи, Кабекена доставили в город. Там его признали «дезертиром» и сразу приговорили к расстрелу. К счастью, беднягу заметил и узнал один из офицеров, встречавших тот самый поезд, от которого отстал Кабекен. Он и подтвердил правдивость кабденовских слов и спас его от неминуемой смерти.

В результате всей этой эпопеи, вместо фронта, Каб-ден десять лет провел на тяжелой черной работе в лагерях Магадана, а после освобождения вернулся в аул.

О выходках Кабекена можно рассказывать без устали. Некоторые истории народ и вовсе выдумывает. Придет кому-нибудь в голову нечто забавное, смешное, так всё тут же с легкостью приписывается Кабекену, мол, он это вытворил. Например, прошлым летом на сенокосе тракторист по имени Байзак рассказал, как Кабекен пытался водрузить на небо луну. Народ аж давился, помирая со смеху. Правда, учитель Мелс тут же, на глазах у всех разоблачил брехуна и защитил честь Кабдена.

— Вранье! — уверенно сказал учитель. — Твоя история — это анекдот из жизни Кожанасыра!* Не веришь — почитай книгу под названием «Мертвый котел», она как раз у меня дома есть.

— Ну и пусть про Кожанасыра, — не стал настаивать тракторист Байзак.

— Зачем же ты тогда Кабекена приплел?

— Просто... чтобы народ повеселить...

— Так смешить людей не следует, — посоветовал учитель, стараясь придать вес каждому своему слову. — Нельзя говорить о том, чего на самом деле не было, да еще приплетать сюда Кабекена. Вам нужно помнить, что Кабекен — святой человек.

— Какой?

— Святой, говорит...

— Тьфу... вздор мелет учитель...

Но разве может один Мелс заткнуть рот каждому весельчаку в ауле? К тому же его все равно никто не боялся. Так что имя Кабекена по-прежнему склоняли в шутливых байках всяк кому не лень, приукрашивая, присаливая и добавляя в рассказ перцу. Одна из таких историй появилась только что ушедшей зимой.

По какой-то хозяйственной надобности Кабекен отправился в Мукур и заодно заглянул к родственникам. Обратно, конечно, не торопился и возвращался домой, припозднившись. Кто знает, чем он угостился за дастарханом, какой заразы выпил, но на полпути у него вдруг скрутило живот. Выхода нет — остановил коня и слез с саней. Сесть на дороге постеснялся, поэтому, увязая в глубоком снегу, забрался в гущу росших у обочины лиственниц.

Справив нужду, довольный Кабекен, вычесывая пальцами застывшие в усах льдинки, вышел из лесу, глядь — ни коня, ни саней... Мало того, вместе с санями уехал и теплый меховой тулуп, и даже лисий треух, который он надел в дорогу.

— Эй, Кабеке, с чего это ты в глухом месте так основательно устраивался — даже шапку снял? — прямо спросил у Кабдена удивленный этим рассказом Байгоныс.

— Брешут они! Не снимал я треуха, только шубу снял! — ответил, оправдываясь, Кабекен.

— Бедняга, разве нельзя было в шубе присесть?.. Не помер ведь чуть-чуть! — жалостливо вставила байбише