Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

Посмотрел на хозяина и понял, что угадал. Колчим готовился к его приходу и собирался нарисовать икебану «встреча боевых товарищей».

Так, теперь можно и отпустить немного. Водка-селедка-картошка – пусть. Обязательные тосты – куда ж без них. Проехали.

– Ну вот, можно пить свободно, – сказал Колчим. – За что пьем? За твою Ларису? Или за мою… – Неоконченная фраза повисла в воздухе.

Выпили.

– В наше время тоже были хиппи-не-хиппи, волосатые, одним словом, помнишь?

– Помню.

– А Ташкент?

– Слушай, я же просил без танцев. Скажи лучше, хрен старый, ты чего ради в детские игры полез? Честно, а?

Объяснять, что без него, Скворцова, эти самые игры и не начались бы, не стоило. И Ларису, и ее паству он более-менее просчитал. Выходила песня невинности, она же опыта, но только без участия таких непонятных персонажей. Колчим…

Колчим получил пулю в бедро во время вывода войск и больше не вернулся в ряды. Нынешний Колчим был странен и тревожен. Не в формате «он претендует на мою… моих женщин». Нет, как-то иначе. Скворцов и пришел сюда затем, чтобы разобраться. Он и сам, глядя на молодые компании, нет-нет ловил себя на порыве: «Эй, пиплы, я с вами! Я такой же, как вы!» Ловил и останавливался, потому что на самом деле был не с ними и не такой. Подобное часто происходит у младших подростков. Внезапный порыв, чтобы приняли в такую знакомую и все еще прикольную детскую игру. Особенно если сверстники не видят. «Я тебя вижу! – яростно телепатировал Скворцов. – Следи за собой, бля, будь осторожен!»

Колчим курил, пуская дым в широко, не по-весеннему открытое окно, и молчал. Он тоже прокачивал какие-то мысли, и сейчас грань между пьянкой и схваткой была очень тонкой.

– Мне понравилась их Флора, – сказал он наконец. Пьяные нотки в голосе были чуть завышены. – И потом, они же психологи. Терапия…

Стекло звякнуло о стекло. Разговор, в принципе, закончился, но они еще говорили, пили, выбрасывали из окна завернутые в газету селедочные останки и гасили об дождь чибоны. Это все было естественно, хоть и безобразно, но совсем не сочеталось с мастером чайной церемонии.

Это не путь, думал Скворцов, но тогда где и в чем путь?

* * *

Я впряглась в тему хиппи-и-флоры по полной. Сменила стиль одежды, обзавелась фенечками и растаманской косичкой[104]. Наш клуб по интересам уже количественно и качественно устоялся, Лариса устранилась, и я начала переводить тему от «будем хиппи, чтобы понять» в «поймем хиппи, чтобы…». Чтобы что – я пока еще до конца не знала, но много беседовала об этом со Скворцовым.

Дома на стене у меня висело уже три расчерченных пополам ватмана. Я вписывала туда плюсы и минусы. Вопросы и ответы. Идеи и опровержения. В компьютере дожидалась своего часа гора материала. Глаза разбегались. ПТСР, возрастная психология, групповое поведение. Отдельно – деструктивные секты. В общем, долго перечислять.

Стала ходить на квартирники и даже сама провела один. Скворцов раскопал мне реликтовых толкинистов, ныне пробавляющихся страйкболом, лазертагом и историческим фехтованием.

Если и когда удавалось, набирала факты из истории нашей городской «системы», записывала легенды и байки. Даже нашла и отксерила тетрадку с местным апокрифом «Хипповская революция», где упоминался Скворцов. Лиза подмяла под себя тему фенечкоплетения. Эля заведовала косичками.

Практиковал ли кто-то пресловутый фрилав – не знаю, свечки не держала.

В совокупности все мы уже могли деятельно и детально сыграть в неформальскую коммуну, но имелась проблема, с которой не приходилось сталкиваться тем, в кого мы играли. Нам, в отличие от них, остро не хватало границ и несвобод, от которых можно оттолкнуться, чтобы обрести свободу, не хватало дисгармонии, чтобы искать гармонию.

– Вы живете в мире без героев, – обмолвился однажды Скворцов, но пояснять не стал: думай, мол, сама. Помолчал и продолжил: – Дело, правда, не в этом. Понимаешь, любая тусовка, ну почти любая, – это сборище организмов с пониженной способностью к коммуникации. Тусовка дает возможность не думать, не развиваться, не искать пути. Свой-чужой определяется по экстерьеру и ритуалам. Мода всегда меньше идеи… Извини, что-то я митинговать начинаю.

Скворцов, кстати, несколько раз приходил к нам в восемнадцатую, травил байки, иногда пел «песенки старой тусовки», как он сам это называл.

Запомнилась исполненная под Шевчука:

Что такое хиппи? Это готы. Готы – это панки без работы. Панки – это хиппи, Только с запахом, как шпроты, А вообще-то, эму – это страус[105].

В один из таких дней не произошло событие, о котором мы остро жалели. В наш корпус (мы делим его с химиками) забрел самый натуральный эксгибиционист. Забрел и продемонстрировал себя большой перемене на «химическом» этаже. Наш факультет взвыл от зависти. А-а-а! Почему не к нам! Ужо мы бы его изучили!

А я все думала о Скворцове.

Что и как у него с Ларисой? Что и как у Ларисы с Колчимом? Что, как и с кем у меня и не уперлась ли я в хиппи, чтобы не думать об этом? Нет. И это неправда, или же правда, но не вся. Я старалась быть правильной хиппи в мире без войны, потому что боялась засыпать. Я делала что могла.

* * *

Он еще накидал мыслей и снова извинялся, что митингует.

Одна мысль была не новая, но я как-то не прикручивала ее к нашей теме. Во`йны, говорил Скворцов, тоже ведь начинают от дефицита идей. Или для их утверждения в мире. Так что все мы в одной лодке.

Другая оказалась неожиданной. Я несколько дней думала: действительно ли модели и ритуалы неформальских сообществ ничем не отличаются, скажем, от ветеранских, а десантники второго августа, если закрыть глаза на символику, ведут себя так же, как протестующие против войны неформалы?

Потом меня накрыло очередным сном.

Уже месяц он начинался одинаково. Не то чтобы я открываю глаза, во сне открыть-закрыть глаза – проблема, просто начинаю видеть тускло освещенное место… комнату… тюремную камеру, не знаю, как называется. Я сижу в темном углу, вжимаюсь спиной и вижу, как кидается плечом в дверь босой мужик, весь в крови и блевотине. Судя по штанам – военный, по возрасту – офицер или прапорщик. Умом я знаю, что в камере воняет остро и кисло. А мужик все бросается, все орет: «Вперед! Вперед! На мины!» И проснуться не получается.

Я не просыпаюсь. Я слышу голос отца: «Ты должен пойти туда, сын мой. Хорошо служи,