Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

– Я не знаю. Думаю, придет.

Когда подвалил автобус, на сей раз обычный пазик, Лариса так и не появилась.

– Ее нигде нет, – сказала я. – Пойду искать. Автобус ведь подождет?

Водитель отрицательно качает головой: у него еще один рейс.

– Поезжайте, – сказал Колчим. – Я найду. На электричке уедем.

– Если…

– Без «если»!

– Я тоже останусь, – говорю я. – Вещи только увезите.

Колчим и дядя Вася оседлали мотособаку и укатили смотреть вдоль русла. Я поплотнее запахнула пуховик, не оглядываясь, пошла в сторону горы и в итоге угадала.

Лариса стояла наверху, далеко, так что снизу не разглядеть, прижимаясь спиной к корявой горной сосне. Вся одежда была в снегу. Увидев меня, она молча отлепилась, схватила за руку и потащила. Мы пересекли вершину и вышли к обрыву за излучиной. Взглянув вниз, я сразу все поняла.

Несколько лет назад у нас в городе появился актуальный художник по фамилии Лежнев. Он всюду рисовал одно и то же – схематическое грустное лицо с большими выразительными глазами[101]. Самое большое вытоптал на льду заводского пруда. Лариса повторила рисунок, добавив только один элемент. Из левого глаза скорбящего лика катилась черная тропинка-слеза.

В электричке мы трое так и не нашли, что сказать друг другу.

Глава 25

Психодрама

И пришел апрель. Первого числа факультет отметил новый праздник – день рождения психодрамы. День дурака, оказывается, имеет к нам, психологам, непосредственное отношение. Дело в том, что 1 апреля в 1921 году папа психодрамы Якоб Морено[102] представил венской публике экспериментальную постановку на злобу дня, где актеры импровизировали и пытались вовлечь в действие зрителей. Постановка, кто бы сомневался, с треском провалилась.

Празднование задумывалось хорошо, весело, но мне было не до того.

Неделю назад я сходила в больницу к Вове. То есть я ходила и раньше, но к нему сначала не пускали, а потом я слегла с простудой.

Вова очень похудел, лежал укрытый до подбородка, смотрел в потолок. Сбоку за окном продолжался дождь со снегом. Я не стала спрашивать, заходила ли Лариса.

– Что врачи? – спросила, хотя слышала уже от других навещавших, что все плохо.

– Жив остался, и то хлеб…

– А шаманы, колдуны, знахари?

– Не верю я в них. Ты, кстати, все еще Лариса?

Я пожимаю плечами.

– Ладно, коляску освою – на свидание позову.

Вова бледно улыбается и закрывает глаза. Я тоже улыбаюсь, а сама продолжаю думать про Ларису. Про то, что она не любит фотографироваться. Я долго не понимала почему и однажды прижала к стенке, точнее, к дверце шкафа. Был вечер, свет такой косой из окна падал красиво. Ну, она и раскололась.

– А вдруг, – говорит, – я сфотографируюсь с кем-то, а он умрет.

«Как мама», – мысленно дорисовала я и отстала.

Вот и про Вову я с ней говорить не буду. Незачем. На факультете про его падение вообще не говорят. То есть говорят, но только в медицинском смысле. Стоило зайти речи о чем-то еще, психологи притворялись даосскими обезьянками: не вижу зла, не слышу и уж подавно не говорю о зле.

Тем более сегодня у Ларисы день рождения. Все приглашены на пляж. Такой вот очередной выплеск оригинальности. Я твердо сказала себе, что, если дождь или холод, не пойду, но погода была на стороне именинницы.

Лариса сидела на выглаженной водой коряге и пила пивной коктейль со вкусом клубники. Я такой пробовала однажды и зареклась. По мне, если уж пиво, так пиво. Лучше горькое. Река билась мелкой волной почти у самых ног и кидала белые блики.

– Ты давно здесь? – спросила я Ларису.

– Давно.

– С днем рождения!

– Ага. – Она отсалютовала бутылкой и сделала глоток. – Воронова не хочет, чтобы я писала про соционику.

– Вот как? – Я постаралась придать голосу сочувствие, но не слишком преуспела.

– Тебе тоже не нравится…

– Не нравится. Обычная салонная дребедень. Именно поэтому там все у всех совпадает. Вот кто я по этим твоим раскладам?

– Пройди тест.

– Нет, я хочу услышать от тебя. Кто?

– Достоевский. Интроверт, этико-интуитивный. Ты скрытная. Чувствуешь, но всегда этика у тебя на первом месте.

– Вообще-то, я холерик, только никто не верит. – Я улыбнулась, пытаясь свести разговор к шутке.

Но Лариса смотрела серьезно.

– Ты что, Вороновой веришь?

– Нет. Воронова псих. И очень не гений… – Я помолчала и добавила – А Юнг… Кое в чем гений, но очень псих.

У Ларисы вдруг стало такое лицо беспомощное. Детское. Точно она выбрала игрушку в магазине, а ей сказали, что это слишком дорого.

– Лариса, не переживай, а? Я глупость сморозила.

Спасло ситуацию то, что начал подтягиваться народ. Оля, Эля, Ася, две подружки из художки – их имен я не помнила. Скворцов объявился с неожиданной стороны и тут же вручил подарок – варган в деревянном долбленом футляре. Лариса пришла в восторг:

– Ты его купил в магазине? Или у старого одноногого пирата в штормовке, который постоянно жует табак?

– Угадала, – кивнул Скворцов, – только у него две ноги, он носит анорак и курит «Мальборо».

И были шашлыки, пиво, подарки, шампанское и снова подарки. Ася с заговорщическим видом вытащила из рюкзака «поляроид». Мы все фотографировались и размахивали карточками, словно самые ранние весенние бабочки. Даже Лариса.

* * *

Встречаться с Колчимом Скворцову совершенно не хотелось. Давний сослуживец был из тех людей, которые, однажды оставшись в прошлом, лучше бы там и оставались. Появление их в настоящем нелогично, абсурдно и бесит.

Отдельно настораживала частота значимых встреч. Казалось, это не случайно и имеет смысл. В прикладном тервере[103] подобное принято называть концентрацией событий, заметив ее, надо быть настороже, ибо такое «ж-ж-ж» всегда неспроста. Ну ладно Леха, в Зиму Скворцов поехал своей волей. Но неназванный афганец в поезде, с которым он едва-едва разминулся… Теперь – вот.

Версия один: во всем виноваты сексуально-психологические предпочтения Ларисы, остальное – паранойя. Версия два: ноосферно-мистические сны Кати, разбираться с которыми так или иначе придется. Версия три: Карасев. Хорошо, если Карасев, вот уж с кем Док встретился бы с удовольствием. Но Карасев не зовет. Ни в ближайшую рюмочную, ни туда, к себе. Версия четыре: пора валить. Даже есть куда и есть зачем. Но Лариса… Замкнутый круг какой-то.

Скворцов прошел насквозь надоевший весенний дождь и надавил кнопку домофона. Изнутри даже не спросили кто, просто открыли. В подъезде стояла влажная духота. Или травили трубы, или подсознание подсовывало новую подсказку-предупреждение. Дверь в квартиру тоже была открыта.

– Проветри, а то