Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая

Но нет, никакого романа у Ритки с Дымчиком не случилось.

– Зачем мне этот задохлик? – удивилась Ритка. – Я что, не найду посолиднее? Ты же знаешь, я люблю мужчин крупных, широких в плечах… Ну и со всем прилагающимся!

Итак, романа не случилось, кажется, Дымчик был свободен, и воодушевленная, влюбленная Лиза успокоилась. У нее появился шанс.

Но пока все было по-прежнему, по-дружески. Дымчик любил общаться с девочками, и что тут такого? И накормят, и пожалеют, и восхитятся. Женщины добрее мужчин – они утешительницы. А Дымчик любил пострадать и поныть, обычное дело для интеллектуала.

Здесь, на Кировской, он был царь и бог, этакий лев, развалившийся в кресле. Здесь ему всегда были рады, обхаживали, не жужжали, ничего не требовали, не читали нотаций. Благодаря новой родственнице-хлопотунье Полечке не только у дядюшки, но и здесь, на Кировской, всегда была еда, а если нет (иногда такое случалось), Дымчик спускался на первый этаж, в знаменитую кулинарию, и покупал салат «Столичный», пирожки, чебуреки и пирожные.

К еде брали сухое вино, и начинался пир на весь мир.

За окном была поздняя и невероятно теплая осень, и даже ноябрь, затянувший с первым снегом, не огорчал.

Странная у них подобралась компашка. Дымчик, Лиза и Ритка – что у них было общего? Ничего, кроме молодости. А подружились…

Трепались обо всем – у всех хватало сомнений и проблем. Были так откровенны, что поначалу Лиза терялась. Благополучный Дымчик, сын дипломатов, племянник полковника очень важного отдела, имевший, казалось бы, все, о чем можно было мечтать, – к большому Лизиному удивлению, тоже имел кучу комплексов.

В школьном возрасте был интернат для детей дипломатов. Там вроде было неплохо, но разве дело в удобствах? Тонкая душевная организация Димы Кравцова спокойно жить не давала. Ему было плохо, и он постоянно сбегал. Его возвращали, наказывали, писали родителям, звонили важному дяде, стыдили на собраниях, но он снова сбегал.

Такой хлюпик, а нате вам, протестует! Родители рвали и метали, но что было делать? И упрашивали, и унижались, и мешками возили подарки… Закрыл вопрос дядя Иван Васильич, главный семейный авторитет.

«Пусть живет один», – постановил Васильич, и нанял суровую молчаливую домработницу. Страшную тетку, недремлющее око любимого дяди, Дымчик побаивался. По всем признакам – стукачка и бывшая вохровка, в общем, надсмотрщица. Но это было условием, да и бороться с дядей бесполезно: силы были неравны.

По завершении десятилетки Дымчика поступили в МГИМО, институт международных отношений. Дядя был рядом, в соседнем доме, так что родители Димы были спокойны. А вскоре появилась и тетя, новая дядина жена. И, судя по всему, тетка хорошая.

Дымчик, хоть и стал студентом самого престижного вуза и носил заграничные шмотки, по-прежнему был одинок и недолюблен. Однокурсницы, ловкие и наглые девицы, его игнорировали, считая занудой. В альма-матер популярностью Дима не пользовался.

А эти простые девчонки – примитивная, но веселая и остроумная Ритка (теперь почти родственница) и красивая, строгая умница Лиза, одинокая нищая сирота, – им восхищались. Слушали его, открыв рот, прыгали вокруг него и, скорее всего, были в него влюблены.

Он не был влюблен ни в одну из них и считал их подружками. В квартире на Кировской, где ему всегда были рады, он был свободен и счастлив, и чувствовал себя настоящим мужчиной.

Лиза скрывала свою влюбленность, признаться в этом казалось невозможным, немыслимым – они же друзья!

О ее первой любви не знал никто, даже единственная подружка Ритка.

* * *

Через полтора года после смерти мам-Нины Полечка наконец решилась рассказать Лизе все, что она знала.

– Кого посадили, Машу? Нет, Лизок, – Полечка покачала головой. – Там было не так.

Она помолчала.

– Нина много врала. Боялась, что ты узнаешь, как было на самом деле.

Еще спустя минуту Полечка добавила:

– Взяли тогда Машиного начальника. Любовника ее… Статья была тяжелая – госхищения. Маша убеждала нас, что его, Леонида, оговорили. Не знаю, правда это или неправда, но Маша настаивала. Он был женат, двое детей. Некрасиво, конечно… Но что поделать, это и вправду была большая любовь. Я еще Маше завидовала, мол, такая любовь не всем выпадает. Мне вот не выпала…

Полечка грустно улыбнулась и продолжила:

– А может, и хорошо, что не выпала! Такие страсти до добра не доводят. В общем, все от него отказались: жена, родня, друзья. Но только не Маша. Она поехала за ним, можно сказать – побежала, помчалась. Ее не понимали и осуждали: бежать черт-те куда? Оставив малолетнюю дочь, квартиру в центре, московскую жизнь?.. Она же красивая была, твоя мать. Очень красивая… Над ней смеялись, ее отговаривали, называли сумасшедшей…

Лиза молчала.

Полечка махнула рукой:

– А как Нина скандалила! Какие сцены устраивала! Какой тут стоял крик, какие слышались рыдания! А Маша ни в какую: говорила, что без Ленечки ей жизни нет. И смысла в жизни нет, представляешь? У нее дочь малолетняя, а она… Я тоже ее тогда осуждала. Убеждала, что там она пропадет. Ведь там жизнь не жизнь, а борьба одна. А Маша…

Полечка усмехнулась.

– А Маша была как в горячке. Ничего и никого не слышала, ничего и никого… Любовь там была безумная, нечеловеческая. Нинка чего только не делала, во все инстанции писала, требовала призвать к ответу товарища Топольницкую… А кому было дело до какой-то сумасшедшей бабы? Вернее, до двух сумасшедших. Нинка тоже тогда почти чокнулась, все понятно: Маша – единственная сестра, единственная родная душа. И такое творит… Но остановить ее не смогла. И тебя не отдала. Схитрила. Уговорила Машу поехать одной – устроиться, обжиться, а потом забрать тебя. И Маша ей поверила. Решила, что все правильно, Нина права – куда тащить малого ребенка?.. Ну и оставила тебя. Говорила, что, как только устроится…

На плите засвистел чайник. Полечка посидела молча, а потом встала, достала из буфета заварку.

– Я точно знаю: она хотела тебя забрать. Я в этом уверена. Спустя какое-то время, точно не помню, она кое-как устроилась, сняла комнату, пошла работать. Устроилась в пекарню. Труд тяжеленный – спина, руки, ноги, все отнималось, но другой работы не было.

Все оказалось правдой, ее не пугали – предупреждали. И климат паршивый, и условия жизни. Молока, и того не достать, – вздохнула Полечка, наливая чай. – В комнате печка, а ты ее поди натопи. Из окон дует, дороги не чищены, прилавки пустые, самого элементарного не достать, не говоря уже о фруктах и овощах. Не для людей условия, и уж тем более не для ребенка! Вот и представь,