Мало кто знает, но не секрет - Азамат Борисович Габуев

Мы выпили за Уастырджи. Коромыслов говорил «Оммен, Хуыцау!» в нужных местах. Снова сели.

– А что это в горшочке, Реваз? Вы, кажется, сказали, это для меня?

– Точно. Я чуть не забыл. Это дзыкка.

– Это как кашу едят?

– Нет. Оно слишком густое. Лучше вилкой или как фондю.

Коромыслов намотал дзыкку на вилку и попробовал.

– Очень вкусно и, чувствую, сытно. Там сыр?

– Да, еще кукурузная мука и сметана.

Он съел как минимум половину горшка. Мне было приятно, что я его удивил. Осетинские пироги и в Москве делают, а дзыкка – вещь редкая.

Вадим от второго стакана раздухарился:

– Вот вы, Алексей Зенонович, знаете, как наш город называется по-осетински?

– Нет. Знаю только, что в советское время он назывался Орджоникидзе.

– Не все советское время. До революции город официально назывался Владикавказ, после его переименовали в Орджоникидзе. Но осетинское народное название всегда было Дзæуджыхъæу, Дзауджикау. И вот однажды первому секретарю Северо-Осетинского обкома Кубади Кулову позвонил лично Сталин. Он спросил у Кулова по-осетински: «Как ваша столица называется?» Тот ему отвечает: «Орджоникидзе». А Сталин такой: «И вам нравится это название? Его ведь трудно произносить, и оно не историческое. Я слышал, что родное название города Дзауджикау». Кулов ему: «Совершенно верно, товарищ Сталин, Дзауджикау». И тогда Сталин сказал: «Ну, так его и назовите».

– Получается, Сталин вернул городу его народное название?

– Да. А потом пришел Хрущев и снова переименовал его в Орджоникидзе.

– А что означает это название?

– Село Дзауга. Это в честь Дзауга Бугулова – основателя первого поселения в этих местах, – Вадим показал пальцем на другой берег. – Вон там памятник ему.

– Это только на поверхностном уровне, – вмешался я. – На самом деле это название имеет более глубокий смысл.

Маир посмотрел на меня со значением – явно понял, к чему я веду. А Вадим слегка недоумевал.

– Дзауг Бугулов скорее легендарный основатель. Символ города.

– Персонификация, – подсказал Маир.

– Именно. Мы не знаем, кто был его прототипом. Но мы можем точно перевести имя Дзауг. Оно означает «идущий» или «паломник». Село паломника – вот что такое Дзауджикау.

– А куда держали путь паломники? – Коромыслов положил себе в тарелку по куску шашлыка и картофджына.

– В Южную Осетию. А именно к святилищу Джеры Дзуар.

– О, я сейчас расскажу про Джер. – Маир встал. – Но пока третий куывд[17].

Третий раз положено выпить за тот повод, по которому собрались. Поэтому Маир сказал за гостя, а я перевел это в общих чертах: чтобы он избегал горя и болезни, чтобы дороги его были прямыми и чтобы он находился под крыльями небесных покровителей. Коромыслов поблагодарил нас и тоже выпил.

Стало жарко. Мы с Вадимом сняли пиджаки.

– Триксель Славы. – Коромыслов смотрел на вышивки на наших хæдонах. – Очень древний символ.

– Для нас он родной, – сказал я и подумал, что надо бы ему подарить такой хæдон.

– Так вот, про Джер, – вспомнил Маир. – У Виссариона и Екатерины Джугашвили два первых ребенка умерли младенцами. Третий ребенок, Сосо, тоже был болезненным, и они за него очень боялись. Кто-то из родственников сказал Виссариону, что это фамильное проклятие, и посоветовал им отправиться в Джер, чтобы снять его. Джер не так уж далеко от Гори, десять часов пешком. Правда, идти нужно в гору. И вот Джугашвили взяли ребенка и черного барана и отправились туда. Там у святилища они принесли барана в жертву и попросили у духа этого места исцеления. После этого Сосо перестал болеть, и до самого конца кроме травмированной руки его ничего не беспокоило.

– Потрясающая история, – Коромыслов всплеснул руками, и кусок шашлыка упал у него с вилки на пол.

– Помянутый дает о себе знать, – сказал Маир. – Не поднимайте. Пусть будет ему посвящено.

– Хæлар[18], – сказали мы с Вадимом. И тут на веранду запрыгнул большой черный кот с мощными усами. Он схватил упавший кусок и убежал.

– Как вы, Маир Валерьевич, сказали, называется то святилище?

– Джеры Дзуар.

Коромыслов вытащил из кармана телефон и сделал заметку.

Мы съели еще по паре кусков шашлыка и пирога, а затем встали четвертый раз.

На четвертый раз положено помянуть усопших. Маир даже голос понизил. Никакого «Оммен, Хуыцау!», разумеется, не было. Я вспомнил тех, кто у меня умер. Это оба деда и бабушка по пахану. Другая бабушка здоровая и живет в селе с дяханом. Еще я подумал о пахане и сразу подумал, что зря подумал о нем в такой момент, он ведь живой. Все помолчали – каждый кого-то вспомнил.

Подул ветер и унес несколько салфеток в реку. Вадим поставил на другие салфетки солонку. Стало прохладно, и мы снова надели пиджаки. Маир заговорил:

– У осетин нет представления о спасении души. Нет ада и рая. Есть только страна мертвых, куда попадают все. Осетин не стремится туда попасть. Недаром Сослан, когда спускался в страну мертвых, перековал подковы своей лошади задом-наперед, чтобы мертвые не вышли по его следам. При этом осетин, который живет по обычаям своего народа, не боится попасть в страну мертвых. Положение человека там зависит от жизни здесь. Если он совершал при жизни то, что у нас называется словом худинаг[19], то в стране мертвых ему будет не очень уютно. Ведь там он встретит тех, перед кем испортил репутацию, да и на земле его не помянут добрым словом.

– В этом что-то есть. – Коромыслов заточил зеленый лук. – Ад – это другие.

Я спросил у Маира разрешения выйти из‑за стола.

После туалета я подошел на кассу и расплатился за всех, чтобы опередить Маира и Вадима. Еще Дзере в карман на фартуке пятьсот рублей засунул.

Когда я вернулся, за столом шла речь о скифо-сарматских истоках русской государственности.

– Так значит, призвание варягов – неправда? – спросил Вадим у Коромыслова.

– Не совсем так. Призвание варягов – локальное событие Новгорода и Ладоги. Западники уже задним числом придали ему всероссийское значение и возвели родословную русских князей к Рюрику. При этом еще до всяких скандинавских влияний на Руси была государственность, и государственность именно скифо-сарматского типа. Важно донести это до широких масс. Варяжская гипотеза не только несостоятельна, она вредна. Скандинавы – последние, с кого нам стоит брать пример. Посмотрите, что у них происходит. Они разрушили семью ювенальной юстицией, разрушили церковь женским священством. И так далее.

Я хотел вставить, что разрушение церкви – не самая большая беда, но не посмел перебить. А Коромыслов, будто прочитал мои мысли: