Ступени к чуду - Борис Семенович Сандлер

Касрил-бедняга стоял как пришибленный. Лишь теперь дошло до него, какую кашу он заварил. В ушах у него снова зазвенели слова Суры: «Ты лезешь в пасть к фараону».

И в самом деле, на что он рассчитывал? На чудо? Так он же не Моисей, чтобы с божьей помощью одолеть врагов! С другой стороны, почему бы и нет? Разве так уж важно господу богу, через кого он чудотворствует? Важнее — ради кого! И, может быть, чудо уже свершилось — мой прадед предстал перед самим царем. А какая разница между больным царем и больным бедняком? Если суждено жить — так не умираешь. А если тебе прописано умереть — никуда тоже не денешься.

Снял Касрил с плеча свою санитарную сумку и говорит:

— Не знаю, ваше величество, как водится у вас, но у нас доктор с больным всегда остаются с глазу на глаз.

И кивнул в сторону всех этих дам и кавалеров.

Раздался шум, как будто не только у царя, но и всей свиты в голове зажужжала большая злющая муха. Все как по команде уставились на царя. А он только ручкой этак сделал, и стало ясно, что посторонним придется убраться.

Последним удалился генерал. Прежде чем закрыть за собой дверь, он обернулся и погрозил Касрилу кулачищем. Стало тихо, как на местечковом кладбище.

Касрил почувствовал себя немного свободнее. Подойдя к царю, он присел на мягкий пуфик возле постели и весело спросил:

— Ну, что у нас болит? Мушка беспокоит? А а какое ухо она залетела? В правое? В правое — это плохо. Вот если бы, может быть, в левое… Хотя муха — не слово, чтобы в одно ухо влететь, а из другого вылететь… Что же они вам сказали, эти умные профессора? Банки ставили? Нет… Ну, а касторку давали? Тоже нет. Так я и знал. Учатся всю жизнь, а когда надо кого-нибудь вылечить — зовут Касрилку-санитара.

Позже он рассказывал прабабушке Суре:

— Смотрю я на нашего царя, и сердце слезами обливается — кожа да кости! Живой труп с короной на голове! Не зря говорят: долгая болезнь — верная смерть. А кто хочет сегодня умереть? Последний бедняк, подыхая с голоду, и тот цепляется за жизнь из последних сил — еще час, еще денечек!.. Тем более царь. В такой, роскоши живет! Ой, господи, отец наш, почему когда ты хочешь наказать царя за его грехи, страдать должны твои дети?.. И взяла меня, Суреле, такая тоска, такая боль меня сдавила, что я не выдержал. Вытащил из кармана скляночку с табаком, отсыпал понюшку на ладонь и вдруг чувствую, что моя рука — не моя. То есть рука-то моя, но делает она что-то свое. Я хочу поднести табак к своему носу, а она как развернется — и прямо к носу царя…

Представляете себе, молодой человек, что тут началось? Каков у Касрила был табачок, я вам уже рассказывал. Царь чихал, чихал и никак не мог прочихаться, а мой прадед давай кричать: «Будьте здоровы, ваше величество! Будьте здоровы, ваше величество! Будьте здоровы…» И что же вы думаете? После пятнадцатого или двадцатого чиха из царской головы через нос вылетела эта зловредная муха. Касрил, не будь дураком, долго раздумывать не стал — цап ее и в кулак!

В эту самую минуту снова распахивается дверь царской спальни и врывается в нее первый министр, а за ним — целый полк молодцов-гвардейцев. Ему, видать, уже донесли, кто посмел явиться во дворец.

— Хватайте его! Вяжите его! — орет министр не своим голосом, — К палачу его!

И молодцы-гвардейцы тут же кинулись на прадеда, как свора собак.

— Тихо, господа хорошие!

Касрил вскочил на пуфик, где только что сидел, поднял руку с мухой в кулаке и — разжал пальцы.

Ж-ж-ж! — закружилась муха над гвардейцами. — Ж-ж-ж!

Дамы и кавалеры зажали уши ладонями.

Ж-ж-ж!..

Муха в последний раз прошлась над головами и вылетела в открытую дверь.

Первый министр, как ему и положено, опомнился первым.

— Хватайте ее! Вяжите ее! К палачу ее!..

В тот же день, ближе к вечеру, царь устроил бал в честь Касрила-санитара, ну и заодно, конечно, по случаю собственного выздоровления. Около полночи его величество остановил музыку, прервал танцы, подозвал к себе Касрила и зычно, чтобы все слышали, сказал:

— Ну, еврей, проси чего хочешь и сколько хочешь! Золото, жемчуга, изумруды — все твое!

Касрил остановил его:

— Суббота на белом свете, а субботние добрые дела не продаются.

— Так хочешь ли ты чего-нибудь?

— Одну только вещь.

— И что за вещь такая?

Мой прадед обвел взором разряженную толпу, задержал взор на первом министре, и, как гром небесный, разнесся по всей империи его голос:

— Справедливость!

У царя даже корона съехала набок.

— Ты хочешь справедливости? И больше ничего?

— Да, ваше величество. Больше ничего. Это ведь такой пустяк — справедливость…

Старик кончил рассказ, потянулся к верхнему карману пиджака, где лежала его табакерка, но по дороге задел большим пальцем за пуговицу да так и остался сидеть: то ли в сон его клонило — давно храповицкого не пускал, то ли слезы перехватили горло и хотелось ему рыдать и плакать об уходящей жизни.

Вальс Мюзетты, или Певица на склоне лет

Рассказ

Она уже два года на пенсии, хотя общепенсионного возраста еще не достигла. По обычному счету на пенсию ей еще рано. Но годы в данном случае значения не имеют, так же как и у музыкантов-духовиков или, если на то пошло, у шахтеров и сталеваров. Да-да, всю жизнь петь со сцены или дуть, к примеру, в тромбон стоит много здоровья. Короче, после двадцати пяти лет рабочего стажа Римма Львовна Паскарь оформила положенные документы. Где она пела? Спросите лучше, где она не пела. За четверть века в филармонии ей доводилось петь на многих сценах и концертных площадках. При необходимости она даже пела из кузова грузовика, выступала перед колхозниками прямо посреди поля или перед рабочими в цеху, на импровизированной сцене. В конце концов, важно не где поешь, а — как. Впрочем, об этом не стоит распространяться. Римма Львовна не любит хвастать, но почти все, что написано для высокого голоса, побывало в ее репертуаре. А сколько песен, романсов сочинили местные композиторы специально для нее. И она была первой исполнительницей этих произведений. Успех,