Собрание сочинений. Том 8. 2013–2015 - Юрий Михайлович Поляков
Выйдя из Жориного кабинета, главный редактор чуть не столкнулся лоб в лоб с Непесоцким. Фотокор мчался по коридору, нежно прижимая к груди листок бумаги, и поспешил поделиться своим счастьем:
– Подписала!
– Что?
– Смету на расходные материалы!
33. «Чайник»
В приемной сидел старичок в коричневом пиджаке, похожем на френч. Типичный «чайник»: желтая клетчатая рубашка застегнута на все пуговицы, синие лыжные брюки с белыми лампасами заправлены в серые сапоги-луноходы. На коленях посетитель держал красную папочку – в такие обычно вкладывают поздравления к памятным датам. Бледное лицо пришельца было сморщено болезненной мыслью. Ольга, увидев шефа, виновато отвела глаза: оберегать начальство от «чайников» входило в ее прямые служебные обязанности.
– Геннадий Павлович, это к вам! – виновато прощебетала она.
– Ко мне? Э-э-э…
– Николай Николаевич, – подсказала секретарша.
– Николай Николаевич, а мы разве с вами договаривались?
– Я вам звонил, но вы все время в командировках! – тонким обиженным голосом ответил визитер.
– Ну не все время. Вы преувеличиваете! Сейчас я, видите, на месте. – Главред отвечал «чайнику», как и полагалось, мягко, с доброй терапевтической улыбкой.
– Вижу и много времени у вас не займу. – Старик по-военному встал и одернул френч.
– А по какому вы вопросу, если не секрет? – задушевно поинтересовался Скорятин, предчувствуя муку.
– По важному. Могу сообщить только один на один! – Пришелец глянул на Ольгу с недоверием.
– Хм… Проходите в кабинет!
Пропустив чудака вперед, Геннадий Павлович наклонился и с тихим раздражением спросил секретаршу:
– Это кто еще такой?
– Не знаю! – шепотом ответила она. – Месяца два звонит. Зовут Николай Николаевич. Сегодня утром тоже. Я объяснила: вы уехали, а он, поганец, был в здании и видел, как вы шли… на третий этаж.
– Предположим. А в редакцию впустили зачем?
– Он сказал Жене, что хочет оформить льготную подписку. Хитрый!
– Вот и отправили бы его в распространение.
– Я предлагала. Он уперся: только к вам. Я хотела Женю позвать, а дедок стал за сердце хвататься…
– Плохо!
– Симулянт, наверное.
– Симулянты тоже умирают. Ладно. Если попрошу чаю, вы минуты через три зайдите и скажите, что меня срочно вызывают…
– Куда?
– В Кремль. Придумайте что-нибудь! Меня никто не искал?
– У вас там на столе мобильный обзвонился…
– Опять оставил. Склероз.
– Геннадий Павлович!
– Что?
– Муж, кажется, все знает! – с торжественным ужасом сообщила она.
– Не сознавайтесь ни в коем случае. Мужчины доверчивы, как индейцы. Господи, только «чайника» мне сегодня не хватало!
Когда-то, на заре гласности, в «Мымру» тянулись ходоки со всего СССР – за правдой, защитой, помощью, советом. Стояли к знаменитому журналисту в очереди, как к доктору, исцеляющему больных. Редакционные коридоры заколодило мешками с письмами, присланными в рубрику «Граждане, послушайте меня!». Люди не только жаловались, просили помощи, сигналили о недостатках, нет, они буквально заваливали газету идеями, проектами, рацпредложениями, открытиями – особенно много было планов добычи всеобщего счастья. Веня, помнится, бегал по редакции и всем показывал трактат учителя физкультуры из Кременчуга. Тот грезил приспособить вулканы под реактивные двигатели и превратить Землю в космический корабль, скитающийся по Вселенной в поисках лучшей доли.
– Гений! Новый Чекрыгин! – кричал Шаронов. – О великий русский космизм! Циолковский!
– Но это же бред! – возражали ему.
– Бред – двигатель прогресса!
Веня телеграммой вызвал гения в Москву, они пропьянствовали неделю – тем и кончилось. Случались, правда, и дельные предложения. Например, кому-то пришла мысль за перевыполнение плана выдавать трудящимся премии не деревянными рублями, а бонами, которые получали советские заграничные труженики. Отоваривать чеки предлагалось в тех же самых ненавистных «Березках», переведенных на круглосуточный режим работы. По расчетам, производительность труда должна была взлететь на фантастическую высоту и обеспечить стране мощный рывок в соревновании экономических систем. Почему не услышали? Ведь нефтедоллары тогда не знали куда девать. Постоянно несли в редакцию практические изобретения. Народный алхимик из Целинограда привез клей с красивым названием «Навсегдан», сваренный в гараже из подручных материалов. Чудо! Мазнули под ножками стула, и через пять минут оторвать мебель от пола не смог даже амбал Ренат Касимов, еще не покалеченный в Чечне. Съезжая из зубовского особняка, приклеенный стул так там и оставили – он буквально врос в пол, оправдывая название удивительного клея. Умельцу вручили диплом и фотоаппарат «Зенит». Где он теперь, этот казахстанский Кулибин? Пропал, наверное. Имелось у самородка еще одно изобретение, так сказать, внеконкурсное: капал какую-то хрень в метиловый спирт, и тот мгновенно становился этиловым, да еще с цитрусовой отдушкой. Обпейся!
А после 1991-го люди сникли, разуверились, отупели – все силы ушли на выживание. И не стало проектов скорейшего процветания, безумных идей блаженной справедливости, замысловатых подпольных изобретений. Ничего не стало. Слишком жестоким, сокрушительным оказалось разочарование. Даже жалуются и ябедничают теперь в газету редко: не верят, что пожалеют и помогут. Наглая несправедливость стала образом жизни. Гена попытался возродить знаменитую рубрику «Граждане, послушайте меня!». И что? Ни-че-го. Пришло несколько писем, в основном от психов со справками. Да и в редакцию теперь ходят только «чайники» – от них не спасают ни охрана, ни кодовые замки.
Главный редактор, войдя, ободряюще кивнув посетителю, который всерьез устроился за длинным столом и хмуро озирал кабинет, особенно интересуясь Большой тройкой, читающей «Мир и мы». Скорятин нашел в бумагах свой мобильник и проверил, кто звонил. Так и есть: пять непринятых вызовов от «помощницы сенатора Буханова». Последний – десять минут назад.
«Ишь ты, спохватилась, индушечка!»
Ощутив в душе болезненное удовлетворение, он сел напротив незваного гостя и с профессиональным дружелюбием спросил:
– С чем к нам пришли?
– Сколько у меня времени?
– Пять минут. В шесть планерка.
– Планерка у вас уже была. – Николай Николаевич строго посмотрел на собеседника. – Вы, конечно, думаете, я сумасшедший?
– Ну что вы!
– Не отпирайтесь! Все так думают. Циолковского тоже считали чокнутым, а теперь он памятник. Но и это не важно.
– Что же важно?
– Важно то, что я вам сейчас скажу. Ваш кабинет проверен?
– В каком смысле?
– В смысле прослушки.
– Разумеется. Я весь внимание!
– Минуточку! – «Чайник» достал из папки проволочную рамку и поднял над головой.
Контур чуть дрогнул в его кулаке.
– Прослушки нет. Но энергетика черная. Очень!
Естествоиспытатель поежился, покачал головой и спрятал прибор, потом несколько раз глубоко вздохнул, размял пальцы, ловко поймал что-то в воздухе, придавил, будто прыщ, размахнулся и выбросил в окно.
– Я почистил ваш аурофон.
– Спасибо! – улыбнулся Гена. – Даже не знаю, как благодарить…
– Не стоит… Лучше объясните: народное достояние присвоили два десятка инородцев, которых мы вежливо именуем «олигархами». Это нормально? Погодите, не отвечайте! Это только первый вопрос.
