Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров

– Леонит Ихорефич, сутьпа фселенной жависит от фас!

– Вещи?! – пугается Кириллов. – Мира?

– Ноумены Божьего Постоянства. Они пребывают одновременно в двух модусах.

– Не понимаю!..

– Видимы и невидимы, прям как в молитве «Верую». Понимаете? Имеются две данности – Бытие и Существование, Мир Причин и Мир Следствий, Имматериум и Материя, Первичность и Вторичность, Реальность и Художественность, Прототип и Образ. Названий много, суть одна.

– Леонит Ихорефич, фам надо фернуться ф интернат и фыписать оттута фашего шына – шкажете певсоналу, что жабираете мальфика домой! Пуфть Бавхатный Акнец перед шертфенной фмертью повадуется!..

– Он говорит – пусть Артур порадуется!

– Это выше моих сил! – надрывно всхлипывает Кириллов. – Мне очень жалко всех живущих, я сочувствую Богу и мирозданию, но я не могу!..

– Кофтя! Опьясни ему, у меня тевпение лопнуво!

– Дяденька Кириллов, у вас был стереоскоп «Ленинград-1»? Нет? Представляете, как устроена голография? Тоже нет? Это всегда три объекта. Первый – основа, с него считывается, информация, второй – пластинка с набором линий и третий – трёхмерное изображение объекта. Но чтобы записанный таким образом объём развернулся в пространстве, нужен луч света или лазера. В нашем случае таким «лазером» является Время, а тремя «объектами» – Вещь, Имя Вещи и тот, кто связывает их вместе Сущим. Юдоль – разрушение связей внутри Троицы…

Леонид Игоревич, соглашайтесь! Будет пионерская организация имени Артура Муртяна. Комсомол имени Артура Муртяна, ордена четырёх степеней, Государственная премия! Да всё Мироздание будет носить имя Артура Муртяна! Это ли не апофеоз бессмертия?!

– Вы меня лучше распните! – рыдает безутешный Кириллов. – Кормите костяным хлебом из Натана Абрамовича! Подвешивайте вниз головой! Вырезайте на лбу крест! Но Артура оставьте в покое!..

– Это же не убийство в прямом смысле, а переброс хрональной энергии в будущее! Чтобы продолжалась Ретроспекция Божьей Милости и он помнил нас всех как свершившееся, которого никогда не было!

– Откуда тебе это всё известно, мальчик? – ужасается Кириллов.

– Да Lorem ipsum съел…

– Не понимаю!..

Мы есть то, что мы едим. Поскольку место происхождения Lorem ipsum – Инобытие, мальчишка, втёрший в десну пыльцу Откровения, стал отчасти существом инобытийным, приспособленным к миру Божьего Постоянства. Что говорит евангелист Иоанн: «Хлеб жизни, Хлеб, сходящий с небес, хлеб живой, и ядущий его будет жить вовек». То есть Lorem ipsum – пища, «пребывающая в жизнь вечную». Поэтому Костя и «преобразился», плетёт мудрёные словеса не хуже Божьего Ничто или доцента Ореховича. А грядущий каравай из костей Натана Абрамовича – «пища тленная». И рождённый свыше младенец-Агнец, вкушая помол еврейских костей, обретает Земное – окончательно в-очеловечивается.

– Да знаю я, кто такой евангелист Иоанн!.. – ворчит Костя.

Лёша Апокалипсис истошно вопит, тряся рукой, точно его пребольно цапнули за палец:

– Во имя Отца-Диктора, Сына-Агнца и Святого Духа!.. Всё хорошо, матушка, скоро уломают!

Горло у Ромы с Большой Буквы спазмирует, как потусторонний яйцевод. Ощущение, что наружу просится крупная поэтическая форма. Так и есть!

– Коохчи! – громогласно изрыгает юрод. – Ахорн! Ахорн!..

Когда я зашёл в ослепительный зал,

Где люстры по тысяче ватт,

Ко мне подскочил гражданин и сказал,

Что он телефон-автомат.

И если ему положить под язык

Ценой в две копейки монету,

Он соединит меня в считаный миг

С пространством, которого нету.

Хотелось быстрее отделаться мне.

Мужчине сказал я:

– Простите,

Я душу хотел бы продать Сатане!

Вы с ним меня соедините?

Кивает, беспалый свой тянет кулак.

Мне вид неприятен обрубка…

– В него говорите! – промолвил чудак. —

Он как телефонная трубка.

Монетку кладите! Прижмитесь к руке!.. —

Сую ему в пасть медяки я…

Копейки сглотнул он. В его кулаке

Гудки раздаются такие…

Щелчок! И стремглав пересохла слюна

Во рту у меня в одночасье.

Из «трубки» грохочет:

– Аз есмь Сатана!

Внимательно слушаю вас я!..

Мужчина нелепый – и впрямь телефон!

Выходит, всё правда на деле!

Действительно, вовсе не выдумал он,

Что можно звонить в Запределье!

Туманит глаза, я как будто во сне…

Рассталося грешное тело с

Душой. И я всё рассказал Сатане,

Чего бы мне в жизни хотелось!

Мужик-телефон тот отныне со мной,

Мы с ним неразлучны, как братья,

Он мне пригодится, когда с Сатаной

Опять захочу поболтать я!..

Н-н-н-н!..

X

Ветер метёт прах по безлюдной улице. Телефонная будка как разграбленный египетский саркофаг. Киоск-аквариум с жестяной вязью «Союзпечаль» – прилавки голы, ни газет ни журналов. Вымершая автобусная остановка – навес, скамейка да обгорелая урна. Куда-то подевались коты, псы с хвостами бубликом – бесхозная уличная живность. Хоть бы горсть воробьёв порхнула, да только нет и птиц. Неужто одинокая муха крылом бренчит?.. Просто звон пустоты в ушах. Не то что городского шума, даже звуки тишины отсутствуют. На ветвях то ли почерневшая завязь, то ли прошлогодняя листва. Не тепло и не холодно, с виду тоскливое межсезонье, бабье лето, дедова ли зима, одно другого призрак. Что не так с этим миром, закончен или начат?

Дворик с качелями и песочницей. Деревянный мухомор похож на кладбищенский голбец. Прочь от окна. Взгляни – не комната, а величественный органный зал! Казалось бы, невозможно для хрущёвской девятиэтажки. Объяснение, однако ж, простое: снаружи лишь имитация панельки, а внутри подобие собора. Стрельчатые своды уходят в гулкую высоту. Мрамор, витражи, гобелены с душком Семирадского – фрины да нимфы, море, развалины и плющ. Вот альков, подмостки Венериного балаганчика, ложе – сусальное золото, пышные шелка.

Я – в лимонных сединах титан Арно Брекера. Ты – вылитая Анита Экберг, расплескала платиновые локоны по моему плечу, упругим бедром, бледным и горячим, придавила Змия, тот шипит, точно из-под камня, раздвоенный язык трепещет, отрава каплет титану в пупок – чем не чаша Гигеи в миниатюре? Ты изогнулась и пробуешь яд на вкус. Довольно пресмыкаться! Змий опять огромен, кружат объятия плотской спирали – как сладостно душить любимую! И брызжет шампанское семя, тонет античный поп-арт, точно и не существовал никогда. Так его и вправду не было. Где у нас салфетки?..

– О чём задумался, тьма-Тимофеич? – Анита целует счетовода в могучий бицепс.

– Это, так сказать, Смерть? – Сапогов обводит демоническим взглядом аляповатую готику. – Меня, в принципе, устраивает…

– Ишь ты!.. – похохатывает Макаровна. – Устраивает его, привереду, скажи пожалуйста!..

Мраморно-мускулистая нагота титана делается по-стариковски