Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров
– Я вас знаю… – фраза, произнесённая ватным голосом, адресована Лёше Апокалипсису и Роме с Большой Буквы. – Вы мне снились. Пророчили какой-то героический поступок…
Это диктор Кириллов. Пять минут назад он простился с Артуром, собирался домой к жене и дочкам, а тут перед его глазами ожили персонажи недавнего ночного кошмара.
Кириллов по привычке бормочет, словно оправдывается перед кем-то:
– Всегда был уверен, что накануне снится будущий день, только зашифрованный или будто на другом языке. Раньше записывал сны, у меня даже блокнот имелся специальный. Несколько лет вёл его, а потом забросил…
Лёша Апокалипсис приветливо кивает:
– Так возлюбил Диктор мир, что отдал Сына своего родимопятного!.. – и гладит заурчавшую грозно сумку. – Всё хорошо, матушка!..
– Что там? – любопытствует побледневший Кириллов.
– Икона Кусающей Богородицы, – Лёша Апокалипсис радушно открывает холстину. – Погладьте её. Да не бойтесь, не укусит!..
Кириллов отшатывается:
– А зачем она вам?
– От невидимых псов и колдунов. Завтра ж решающая битва!
Диктор переводит беспокойный взгляд на второго юрода в пальто:
– А это вы стихами говорите?
– Коохчи!.. – Рома с Большой Буквы кланяется и приветственно шаркает ногой.
– С тех пор как бес-Дантес на миндалинке как на завалинке расселся!
От звучащих строф бледно-выпуклый лоб Кириллова покрывается ледяной испариной.
Порталы открыты, Седьмая Печать!
Нечистых копыта по сердцу стучат!
Летит некроплан, в нём пилотом мертвец…
Дитя отдаёт…
Дитя отдаёт на закланье Отец!
Вот кости Натана Абрамовича
И Бархатный Агнец, чья кровь горяча!
Есть шведская стенка и острый тесак —
Как будто бы здесь…
Как будто бы здесь Авраам и Исаак!
Н-н-н-н!..
– Фактически слово в слово – не может быть!.. – Кириллов закрывает лицо. – Артур не ошибся… А важная чёрная тетрадь тоже у вас?
– Обложка осталась, а листы вот этот дяденька съел, – вступает в разговор Костя, указывая подбородком на Лёшу Апокалипсиса. – Я вас по телевизору много раз видел, здрасьте!
Кириллов опасливо разглядывает мальчика в школьной форме, с лишайными струпьями на коротко остриженной голове. Наверное, он рыжий – кнопка-нос в веснушках…
– Ты ведь Константин? Артур сказал, у тебя нет безымянного пальца, но есть говорящая царапина. Что он имел в виду?
Неужели этот детдомовского вида ребёнок, чуть напоминающий лилипута из-за взрослой усталости черт, и есть палач с тесаком из сновидения Артура?!
– Ага… – Костя, чуть смущаясь, демонстрирует правую кисть. – Палец, по правде, был не мой, а Сатаны, и его хитростью отнял у меня старик-колдун.
– Но ведь Сатаны не существует…
– Я тоже думал, что бабкины сказки. Палец-то сам по себе безвредный был, но, если воссоединится с Сатаной, пиши пропало – всему наступит Юдоль!
– Точно… – обморочно лепечет Кириллов. – Артур упоминал это слово. Что это у тебя в руках?
– Кости Натана Абрамовича Тыкальщика. Из них надо сделать муку́, замесить тесто и…
– Не продолжай!.. – пугается диктор. – Не хочу это слышать!
– Дяденька Кириллов, вам Божье Ничто что-то сказать хочет! Ой, я ж его под рукавом спрятал! – мальчишка, зажав под мышкой кости, оголяет худенькое конопатое запястье.
Кириллов видит длинный, чуть загноившийся порез. И вдруг!..
– Шдрафтфуйте, Леонит Ихорефич! – края царапины шевелятся, как губы. – У меня тля фас офень фажная информация!..
– О Господи!.. – у Кириллова начинает дёргаться веко. – Что это?!
– Меня жовут Бошье Нифто!.. – с неспешным достоинством представляется царапина; полушёпотом же обращается к мальчишке: – Кофтя, дофтавай хвозть! Меня надо пвоцавапать!
– Что он сказал?.. – озирается в поисках смысла Кириллов.
– Гвоздь, говорит, доставай, – объясняет Костя. – Колдун выменял у меня Безымянный на седьмой гробовой гвоздь, тот, что в головах. Из него и появляется Божье Ничто.
– Пвостите, Леонит Ихорефич, – извиняется царапина. – Небольфая технифеская пвоблемка. Кофтя! Фто ты фозишься?!
– Щас, Божье Ничто! – Костя роется в карманах. – Ищу же!..
Там только ключи от дома и скомканная авоська.
– Довогой Леонит Ихорефич, – с чувством произносит Божье Ничто. – Как мне шаль, фто так фсё выфло…
– Ему жаль, что так вышло… – переводит Костя с шепелявого на нормальный.
– Леонит Ихорефич, выфлуфайте меня и бутте мушестфенным… Кофтя, мать тфою, хвость!..
Вроде ж всего пару минут назад нормально говорил! С чего вдруг загнусил?
А не нужно было затыкать рот симбионту! Божье Ничто последние пару-тройку часов общался с Костей умственно, вот ранка и затянулась! Теперь только заново царапать.
– Кофтя! Эй!.. Кофтя?! Кофтя?! Ко-о-офтя-а-а-а-а!..
Потерял гвоздь!
– Наверное, на кладбище обронил! – чуть не плачет мальчишка.
Хотя это могло произойти где угодно, даже по дороге к интернату.
– Я не нарочно! Честное пионерское!
Не врёт. Это понимают и юроды, и Божье Ничто, для которого утрата гвоздя в некотором смысле смертный приговор. Эйфория от добытых костей Натана Абрамовича тотчас меркнет.
– Воистину, шекс-пиррова победа! – кается новоявленный эрудит Костя. – Прости, Божье Ничто! Я же не всерьёз угрожал, что не буду тебя процарапывать!
– Жнаю…
На кладбище путь заказан, там Линда-Барбара. Но если б и можно было вернуться, искать на могильных гектарах гвоздь – всё равно что иголку в стогу сена…
Костя с надеждой смотрит на диктора:
– Дяденька Кириллов, может, вы как-нибудь поможете?
– Ты о чём? – недоумевает Кириллов. – Кому помочь и как?
– Божьему Ничто! Дайте ему развивающую скороговорку! Хачапури хочет хач!..
– Господи-и-и!.. – стонет Кириллов.
– Латно… – мужественно принимает судьбу Божье Ничто. – Если пофезёт, до зафтравнего тня как-то тотяну. А потом уше и не так фажно… Леонит Ихорефич, дафайте-ка отойтём ф стофонку!
– Никуда не пойду… – в испуге пятится Кириллов. – Я уже знаю, о чём вы хотите поговорить! Я не отдам вам моего Артура! Слышите? Эй вы!.. – грозит тщедушным кулаком сперва юродам, потом Косте. – Не отдам! Плевать я хотел на Юдоль и рогатого бога!..
Лёша Апокалипсис зарылся в сумку и оттуда умильно почмокивает. Высовывает на миг благостное лицо:
– Так возлюбил Диктор мир, что отдал Сына своего родимопятного! Ибо он наш Спаситель, Бархатный Агнец!.. Да, матушка?!
– Леонит Ихорефич… – устало произносит Божье Ничто. – Пвояфите тевпение и выфлуфайте…
Костя за локоток отводит вялого Кириллова в сторонку.
Юроды остаются возле ворот. Лёша Апокалипсис играет с иконой:
– Ма-а-атушка!.. Хоро-о-ошая!.. – суёт в сумку палец и отдёргивает; внутри слышится костяное клацание мощных челюстей.
Рома с Большой Буквы будто дремлет. Только на шее раздуваются желваки.
Доносятся голоса диктора, Кости и Божьего Ничто.
– Никогда! И не уговаривайте меня! Фашисты!..
– Фозьмите себя в вуки, Леонит Ихорефич!..
– Почему именно мой Артур?!
– Потому фто!..
– Дяденька Кириллов, если совсем по-простому, Юдоль – это аннигиляция Присутствия…
– Что ещё за присутствие?!
– Ну, Сущее, понятное через Язык, то есть структуру Имён.
– Какое ещё сущее?!
– Осмысленный взгляд на Вещи Мира, когда они Предметы
