Поплавок из осокоря - Иван Владимирович Пырков
Прямо не хуже Саши в первый наш зеленоостровский семейный выплыв на «ерше».
– Ничего-ничего, – отвечал еще более погрустневшим голосом Виталя. – Обязательно зайдет, куда ж он денется… Посоветуюсь с Бреднем, может, как-нибудь и подымем?
С того самого дня Николай Павлович никогда больше не садился в лодку, считая свое вокругостровное путешествие состоявшимся.
А Виталя, щедрый волгарь Виталя, никогда больше не оставлял под кормой лодок свои уловистые самодельные вентеря. И стлани после рыбалки уносил в кандейку…
Беклемишевский батл. Шуба против генерал-майора
Сколько разбилось сердец об ее капризный характер, сколько погубилось душ ее недосягаемо-серебряным блеском! Жаркие окуни? Благородная радужка судачьего жира в ухе? Скользкие лещи-подлещики, может быть? Нет. Нетушки. А может – щука с темным пятном и янтарным глазом? Ни за что на свете. Ни за какие коврижки. На первом месте только она – владычица зимних волжских заливов, королева зеленоостровских подледных владений. Только она – плотва, сорожка, сорожечка, сорога.
Это летом, в рыбный ход, становится небольшая белая рыбка вполне себе рядовой, в какой-то мере просто бросовой. «Частик…» – презрительно ворчат сетевики-промышленники. В полуденный июльский жар, среди всеобщего солнечного праздника, серебряный блеск сорожьего бока тускнеет, и растворяется, и сходит на нет. И правда – рыбка как рыбка, ничего особенного. А вот зимой…
Еще затемно притаскиваются рыболовы-подледники к заветному своему местечку, где скапливается на кромках глубоких зимовальных ям хитрая и деликатная рыба – сорожка. Иной раз, правда, называют ее неловко «красно́пер», но это люди несведущие, залетные, а настоящие зеленоостровские старожили никогда так не скажут, ведь «красно́пером» называется любая, по сути дела, белая рыбешка. Точнее, вернее, надежнее и уважительнее другое словцо – сорога. Или, нежнее, сорожка. Сгодится для беглой речи и такое – сорожняк. Плотва, плотвица, плотвичка – это скорее сугубо книжное прозвание.
И вот декабрьское предновогоднее утро. Светает нехотя, и сразу же, по одной только серо-белесой полосочке у горизонта становится понятно – день будет пасмурным, непроницаемо-свинцовым. С севера начинает потягивать пронизывающим холодом, вот-вот разойдется неприятный, упрямо лезущий за воротник снежок. Но рыболовы не унывают. Они шутят, переговариваются, покряхтывают, достают плащ-палатки, с надеждой сверлят лунки, разворачивают удочки.
Наши с отцом любимые – «москвички», с круглыми колпачками, элегантно привинчивающимися к легкой ребристой ручке. У других – «кобылки». Гениальное, по-моему, изобретение: вырезанные вручную из пенопласта, кобылки удивительно просты и удобны в работе, леска наматывается прямо на корпус, мормышку тоже удобно втыкать в пенопластовое тело. Жаль, вышли они из рыбацкого обихода теперь. У некоторых, впрочем, видны в руках миниатюрные удильники-«телефоны», с длинными тонкими подсечками. И все же по мне – «москвички». Только с одной важной модернизацией. Заводскую подсечку я всегда менял и меняю (так отец меня научил) на высушенный рогоз, с которого нужно убрать пух. Подсечка получается гибкой, практически не ломающейся, легкой, да и просто приятно ловить на природный материал. «И так снег, а ты еще пух пускаешь», – сердятся обычно рыболовы, понимающие красоту, но не любящие признавать этого.
Батька выдумал когда-то и еще целую кучу всяких новшеств. Например, ловля рыбы на шарик. Берется пробковый материал, и напильником обтачивается, и шлифуется долго-долго, как будто бы философский китайский шар. Ну, шарик, скажем так. Наконец обретает он идеальную форму и как-то по-особенному играет в воде, ходит в ней упруго и мягко. Отец обожал такую ловлю и всегда перелавливал самых умелых мастеров своим неказистым шариком. Важно, что шарик под тяжестью мормышки опускался глубоко-глубоко в воду, так далеко, что едва был виден, и совершал в толще воды нужные колебания, вызывающие из глубин самых крупных рыбин. Нужно было сидеть над лункой и внимательно всматриваться в нее, точно бы пытаясь разгадать наиглавнейшую истину. И в это утро папа был со мной и ловил, как всегда, «на шарик», пристально вглядываясь в философскую глубину лунки.
– Снег, кажется, будет, – подбадривая себя и товарищей по рыболовному счастью-несчастью, нарочито весело говорит Шуба. – Самая сорожья погодка.
«Шубой» зовут его потому, что на нем всегда одна и та же одежда, включая и какой-то совершенно ужасный по виду шубняк.
– Сейчас подкормим, – продолжает он, шерудя в лунке длинной шумовкой и размешивая таким образом круто сваренное пшено со жмыхом, чтобы оно охотнее шло ко дну, – и вся сорожка наша. Так… и так… Вот какой колобочек пахучий вышел. Сам бы ел.
– Ну так и ел бы, – ворчит в ответ Генерал-майор. – Не спалось тебе дома, нет сам бы потащился, так он еще и меня за собой увязал. В такой снежище.
Шуба оправдывается:
– Я радио вчера слушал, прогноз погоды. Облачно с прояснениями, небольшой…
– Небольшой! Ты по сторонам бы поглядел…
Генерал-майор и Шуба – друзья-враги. Они всегда приходят на ловлю вместе, ставят свои палатки рядышком, всегда вместе уходят и всегда подначивают друг друга. Со стороны кажется, что они вот-вот раздерутся, но знающие люди только усмехаются, слыша их вечную перебранку. Бывают соседи по лодкам, а бывают – по лункам! Шуба – человек заводской, все снасти у него грубые, глубомер чуть ли не на веревке, лески толстые, поплавки большие, лунки огромного диаметра, будто ловить он собирается пудовых рыбин. Кажется, что на салазках он возит за собой по заснеженному льду токарный станок. И вещает он громко, на всю Волгу, все равно как если бы старался перекричать заводской шум. Такой громогласный оптимист.
– Четыре с половиной метра, самое то! Посадим мотыликов кисточкой, чтобы хвостики шевелились. Вот… Наверняка сейчас клюнет. Ага-ага, уже трогает.
Любимое словечко Шубы – «трогает». Ну, то есть начинает тихонечко шевелить поплавочек, берет насадку.
– Что там у тебя трогает, – ворчит Генерал-майор в ответ. – Это ветер или течнячок. Для клева еще рано.
– Говорю же – трогает, прям потянуло поплавок. Думаю, сорожка обсасывает.
– Кто там что обсасывает, чудило? Обсасывает у него – ты на себя-то погляди, к твоей шубе ни одна рыбка не подойдет и за версту и на коленки к тебе не подсядет, даже и не надейся, сидел бы уж со своей бабкой и не высовывался… Трогает у него…
Тут Шуба делает резкую подсечку, как-то весь вскидывается и кричит победоносно-коротко:
– Есть!
– На жопе шерсть! – вторит ему Генерал-майор, внимательнее, сосредоточеннее, правда, поглядывая на свои поплавки кривым глазом. Злые языки не случайно называют его иногда Кривой.
– Идет, идет, – комментирует свою добычу Шуба, осторожно
