Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

– Все военные – дети, – говорил Скворцов. Я тогда, в поезде, спросила его про войну что-то. Помню, ответ меня напугал: – Но все почему-то забывают, что это не просто веселые карапузы, которых можно безнаказанно наебать, дать по рукам, поставить в угол. Это дети, попробовавшие крови. Дети-убийцы. И их, заметь, не отдают в школу, не рассказывают, что такое хорошо и что такое плохо, не готовят к настоящей взрослой жизни. Дальше прикинь сама…

– Лариса, Лариса… – Колчим стиснул в кулаке гранату так, что побелели костяшки. – Где ты потеряла Скворцова, Лариса?.. А-а? Набирай его! Он тоже как вы! Тоже кинул меня, сука! Иди сюда, блядь! – Колчим орал, уже совершенно не сдерживаясь.

– Да! Блядь! – заорала я в ответ. Главное – не сорваться на визг. Не сфальшивить. – Хочешь – дам! Хочешь – прямо здесь! У нас можно. Фрилав против войны!

– Иди! Блядь! Сюда! – Он практически задыхался. – Звони, сука!

– Звоню, сука! Сказать что? – Я выцарапала трубку, набрала и ткнула клавишу громкой связи. – Слушайте, психологи, – начала я, пока шли гудки. – Граната…

«Уже иду», – раздалось в трубке. Лишь бы Скворцов не отключился сразу!

– …это смерть. Правильно я говорю, Колчим? Если упасть на нее брюхом, умрет только один… Да, психологи?

– Скворцов! – заорал Колчим, срываясь с места. – Слышь, Скворцов, баба у меня твоя!

Он сграбастал телефон, а я шлепнула себя раскрытой ладонью по бедру:

– Кто со мной – дождь! – И шлепнула еще два раза.

Только бы они поняли. Если сейчас застучит полноценный «дождь», первым позывом психа будет бежать, спрятаться.

Сначала отреагировала Оля, следом, одновременно, Денис и Лис, который про наши игры не в курсе, но понял как-то. Дальше я слышала, как барабанят новые и новые «капли». Мне было не видно кто. Колчим схватил меня за шею и потащил. Надеюсь, к двери. Если он меня убьет, мама будет ругаться. Я шлепнула снова. Что там Лариса говорила про грозу? Я надеялась, что Колчим почувствует себя в ловушке. Без гранаты ему хана. Не победить и не отомстить. Если я ошиблась, наши мне не простят.

– Забудьте о гранате, народ, – сипела я пережатым рукой психа горлом. – Не думайте! Это просто зеленый шняжный мячик…

* * *

Скворцов добрался до корпуса раньше ментов. Да, конечно, ебнувшийся Колчим велел не звонить никуда, но как он проверит? Сам загнал себя в ловушку. Ладно, все это после, думать по ходу будем. А пока не надо. Пока надо трясти.

Он потряс запертую дверь корпуса, оглядел решетки на окнах, но тут в конце Блюхера замигало синим, подлетел, затормозил с ревом ментовский «Урал», следом еще несколько машин. Из всех дверей посыпались серые камуфляжи.

Двое попытались зафиксировать Скворцова, но подбежал третий и с ходу осадил их, содрал с потной головы балаклаву и оказался тем, на появление кого Скворцов надеялся, потому что боевое братство, бля!

– Там мой клиент, если что, – ровно сказал Скворцов.

– Ничё, что ты, на хер, в отставке? – рявкнул боевой брат. – Сейчас гэбня подтянется, и все по уму делать будем.

– Не успеем по уму. – Скворцов помассировал виски. – Этот хрен с нарезки слетел и меня требует, кстати. И переговорщика у вас нет. По-любому мне идти. Я его от детей увести постараюсь. Пока он меня убивать будет, тут и вы… Вы мне только дверь сломайте.

– Ты лучше рассказывай, что как.

– Ну некогда, Даня! Вы только тишком, не маячьте. Там хорошо, комната без окон. Пока не выйдет, не увидит никого.

– Хер с тобой.

* * *

А я как будто раздвоилась. Я видела наш коридор глазами идущего Скворцова и не вздрогнула, когда из-за двери раздался его голос:

– Эй, Леопольд, выходи! Выходи, подлый трус!

Колчим повернул в двери ключ и выволок меня наружу, продолжая удерживать в локтевом захвате. В восемнадцатой за спиной по-прежнему бушевал ливень. Лиза раскачивалась взад-вперед, как китайский болванчик. Денис смешно шевелил лицом. В коридоре стоял Скворцов, разведя в стороны пустые руки.

Я видела, как Скворцов едва заметно кивнул, видела облупившуюся зеленую краску на ребристом, похожем на турецкую шоколадку из детства, боку гранаты. Я закрыла глаза не потому, что мне было страшно. Если сейчас вцепиться зубами в руку и дернуть кольцо, никто в восемнадцатой не пострадает. Нет. Сначала дернуть, потом вцепиться. Тогда граната убьет только меня и Скворцова. Колчима я не считала вообще. «Вот тебе и гроза, – хохотала я беззвучно. – Вот и гроза!»

Эпилог

Воздух густой и липкий от жары. Слева тоненькая тропинка петляет, справа – обрыв и солнце. И море. Море и синий штиль на нем. Все остальное выгорело. Я иду с пляжной сумкой через плечо. Хайратник уже промок от пота, но хоть волосы в глаза не лезут.

Я осторожно, не оступиться бы, спускаюсь к пляжу. Он здесь широкий, метров, наверное, сто грубо окатанной гальки. И только под самым обрывом узкая полоса песка. На песке – палатка. От нее, взявшись за руки, бредут к морю абсолютно голые мальчик и девочка. То есть, конечно, юноша и девушка. Он коротко стрижен, у нее – грива ярко-синих волос закрывает лопатки. Адам и Ева еще в раю.

Я понимаю, что уже недалеко, и прибавляю шагу. И вот за изгибом берега открывается лагерь. Сотня или даже больше разноцветных, как монпансье, палаток, шалаши, костры, островерхие – надо же, не забыла название – типи. И люди. Голые, одетые, молодые и нет. «Финн! Иди сюда, Финн!» – раздалось за спиной, и мимо меня, отряхивая брызги, пронеслась крупная, темно-серого окраса собака, со свихнутым в бублик пышным хвостом. Вдалеке прочирикала флейта.

– Мир прекрасен, – шептала я слова из книги. – Только не надо мешать ему.

Мне было плевать на пафос, на всегда стыдную литературщину. Я смотрела, слушала звуки, какие обычно бывают, когда вместе собирается так много народу. Вдыхала воздух и пыталась угадать, есть ли здесь где-то мое место.

Потом я увидела выходящего из воды Скворцова. И он тоже увидел меня.

* * *

Вечером девятнадцатого августа девяносто первого года Анна сварила кашу маленькой Кате. Катя уже сидела в специальном стульчике для кормления, который кто-то передарил по случаю. Катя болтала ногами и громко пела.

Каша совсем дошла и достаточно остыла, когда зазвонил телефон. Анна закинула кастрюлю полотенцем и подняла трубку:

– Алло?

В ответ невразумительно залопотали на чужом языке, замолчали на секунду и вдруг спросили:

– Yes?

– Yes, – ответила Анна.

Трубка отключилась.