Рассвет сменяет тьму. Книга первая: Обагренная кровью - Николай Ильинский

— Нет, — покрутил Митька головой.

— Тогда что ты видел в жизни?…

— Ладно, теперь увижу сблизи его образину… Ты только вот что: сообщи ему как-нибудь, что я очень заядлый картежник… Никто в Нагорном против меня не устоит!.. Раззадорь его, чтоб накалился докрасна, как железо в кузне!.. Ты видел когда-нибудь раскаленное железо в кузне?

— Никогда, — сознался Залман.

— Так-таки и ты не все на свете видел, — рассмеялся Митька, пытаясь подражать Залману в беседе.

Тот все понял, и оба дружно, но тихо, чтобы не привлечь внимания остальных, рассмеялись.

Митька сам пошел к Власьевне, известной в селе, кроме прочего, не только своей преданностью саду, но и тем, что умела варить разные снадобья. Бабы часто хаживали к ней со своими болячками, говорили даже про какой-то кукушкин цвет, который, дескать, помогал вылечивать такое, о чем бабы стеснялись самым близким и надежным в дружбе рассказывать.

— Мне такое… покрепче, — попросил Митька. — Чтоб сразу наповал!

— Нет, нет, — замахала обеими руками Власьевна, — лишать человека жизни не стану… Сгинь, ирод! Сгинь! — стала креститься она. — Грех такой на душу не возьму!..

— Зачем лишать жизни! — и Митька даже перекрестился к великому удивлению Власьевны: комсомолец и молится, что же такое происходит?! — Надо, чтобы от твоего зелья человек подольше и покрепче спал… Только и всего!.. Поспит, проснется и опять — жив-здоров! А?

И ему удалось уговорить старуху.

— Приходи, как потемнеет, не люблю, коли глаз много…

Спустя день Митьке передали, что Имре заинтересовался и желает сыграть с ним в карты на что-нибудь ценное — просто так кидать карты не будет, не того уровня он мастер! Играть решили недалеко от стройки. Имре выделялся среди других своей упитанностью, имел даже усы на круглом, как блин, лоснящемся лице, курчавые волосы скрывали его сильно оттопыренные уши. Митьку он встретил снисходительно-презрительной ухмылкой: слишком зеленым показался ему партнер. Метрах в двадцати от стройки прямо на траве уселись кидать карты.

Имре пригрозил кулаком подопечным, и они послушно отошли в сторону, хотя всем было любопытно посмотреть, чья возьмет. Имре вынул из кармана пачку немецких марок и ждал, что покажет этот местный знаток карточной игры. Митька высыпал из карманов все, что мог наскрести у себя и у друзей по углам — от гвоздя до ржавой табакерки. Имре презрительно смотрел на весь этот мусор и морщился. Митька беспомощно развел руками, несколько выпятив грудь, чтобы в верхнем кармане выделялась фляжка. Именно в нее и ткнул пальцем Имре.

— Это!..

— Э, нет, — наигранно заупрямился Митька. — Это дороже всех ваших денег, Имре!..

— Эй, шнель, шнель, показывай!..

Пришлось Митьке показал сосуд.

— Но играть на самогон я не согласен!..

— Дай, дай! — стоял на своем Имре.

Пришлось Митьке согласиться.

Началась игра, которая была похожа на нашего подкидного.

— Значит, играем на дурака! — с видом знатока принимал Митька карты, которые взялся раздавать сам Имре. — Посмотрим, кто из нас настоящий мастер!.. Значит, так…

Играя, Митька, который и не любил, и не понимал ничего в карточной игре, сопротивлялся сколько мог, но чувствовал, что перед ним сидел гений карточных столов и жульнических махинаций, хотя с Митькой и жульничать-то не нужно было. Он очень скоро был разбит, по его словам, как швед под Полтавой. Имре такая легкая победа совсем не нравилась, он ждал упорной дуэли, а вышел пшик. Он резко отгреб ногой в сторону весь Митькин скарб и выхватил у него из рук фляжку. Откупорил и понюхал: пахло самогоном. Все снадобья Власьевна всегда готовила на спирту, но поскольку теперь спирта негде было достать, то пользовалась самогоном, правда, первоклассным, первой выгонки, чистым и приятным на вкус. Имре оценил это качество сразу же. Уже шагая на свое рабочее место, он жадно сосал из фляжки содержимое, к разочарованию и зависти подопечных, смотревших на игроков издалека. Митька, явно показывая свое якобы униженное состояние и выражением на лице, и жестом рук, низко опустив голову, поплелся домой, будто бы несолоно хлебавши. Залман не понимал, что произошло, но в душе надеялся на успешный исход их затеи.

И надеялся не напрасно. Весь вечер и всю ночь Имре спал, громко храпя, как убитый. И утром не могли его разбудить, несмотря на все усилия группы и мадьяр. Запах самогона, смешанного с запахом какой-то едкой травы, еще больше убеждал венгров в том, что старший группы излишне выпил, и это дружно подтверждали охраняемые. Только к вечеру Имре наконец очнулся, пришел в себя и тут же узнал, что он «разжалован» из старших и отправлен рядовым в другую группу на перевоспитание, к тому же начальник охраны, любитель кататься на велосипеде, громко, при всех обозвал его еврейской свиньей.

— Будто есть особые еврейские свиньи, — обижался Шевалье.

Он и его товарищи по группе торжествовали: все равно будет у них старший, но, может быть, не такой свирепый, не такой до тошноты исполнительный перед начальством. Ждали, когда такового назначат. Однако назначение не состоялось, ибо события стали стремительно развиваться в ином направлении.

Колонна военнопленных красноармейцев приближалась к Нагорному. Ее начальник, будущий комендант концлагеря офицер венгерской хортистской армии Иштван Гамар, приехавший на легковом автомобиле в село с целью рекогносцировки, рвал и метал, ругал на чем свет стоит незадачливых строителей лагеря, то есть по-венгерски свои ругательства густо пересыпал крепкими русскими, и в конце концов приказал колонне утром следующего дня покинуть Нагорное. К этому времени сюда планировалось доставить военнопленных, руками которых и решено было достроить лагерь.

Начались сборы, продолжавшиеся всю, к сожалению, короткую летнюю ночь. Пользуясь темнотой, Залману с помощью его новых друзей удалось выкрасть из автомобиля списки арестованных, оставив нетронутым обитый железом деревянный ящик. О такой дерзости со стороны подопечных охрана не могла даже подумать, а те за одну ночь сумели поменяться одеждой с номерами и таким образом все их координаты и тем более адреса родных и близких были перепутаны. На следующий день, после того как колонна уже далеко отошла, два ее охранника вернулись в Нагорное, чтобы предпринять поиски списков, но Гамар просто-напросто прогнал их, пообещав доложить кому следует, что грозило превратить самих охранников в арестованных.

Списки же ребятами были немедленно сожжены, а Залман надежно спрятан в замаскированной яме, вырытой в саду Власьевны еще ее супругом Трофимом, мужиком, предусмотрительным во всем. Он считал, что это будет лучшее убежище, если вдруг начнется война. Но войны он не дождался и в горячке скоропостижно скончался, оставив Власьевну в безутешном горе глядеть за любимым его