Кочевые повести - Илья Одегов
– Я чего-то не понимаю, – пробормотал Игорь. – Махди – это кто вообще, вы можете объяснить? И при чем тут я?
– Давай-ка на «ты», а? Не люблю, когда меня на «вы» называют. Бог един, и я един, и каждый человек един. Единственный на всем свете. Я ж по образу и подобию божьему сделан. И ты тоже, верно? А насчет Махди – не бери в голову. Если коротко, то Махди – это новый пророк. Есть такое предсказание, что перед концом света он придет на Землю, чтобы дать последнее сражение с Даджалем, дьяволом. Это как Майтрея у буддистов, Калки у индуистов, Саошьянт у зороастрийцев. В общем, мессия. Стало понятней?
– Не очень, – признался Игорь.
Кудайберген рассмеялся и снова хлопнул себя по коленям.
– Ладно, брат, извини, но меня дела ждут. Уже зухр[29] скоро. Заходи еще как-нибудь, рад буду поговорить. Дорогу обратно сам найдешь?
Едва Игорь вышел из мечети, как из минарета понеслось:
Алла-а-а-
ху
ак-
бар!
Алла-
ху
ак-
бар!
Ашха-
ду алля
иляха
илляллах!
Ашха-
ду анна
мухаммадар
расулюллах…
Дождь уже прошел, но дороги зевали широкими лужами. Игорь, подумав, разулся и пошел босиком. Вода была теплой, а вот земля на удивление холодной. От прикосновения к земле стало спокойнее. Сначала Игорю казалось, что все его мысли, все беспокойство стекает через ноги в землю, впитывается в песок вместе с водой, а потом он понял: нет, наоборот все. Беспокойство было от пустоты внутри. Как язык внутри колокола заденет металл всего лишь раз, а звук еще долго гуляет, отражаясь от стен. Но теперь земля медленно заполняла тело Игоря. Глушила вибрацию. Поглощала все звуки, все мысли, все слова. И спокойно становилось именно от этой глухоты.
Дорогу Игорю перебежала кошка. Темная, но не разобрать, черная ли. Вроде были полоски. На всякий случай Игорь остановился, однако на дороге никого не было, кто мог бы перейти магическую черту первым. Земля начала вываливаться из него, как вываливается из жестяной формы песчаная фигурка человечка. Подумав, Игорь сплюнул трижды через левое плечо и черту перешел.
Земля по-прежнему приятно холодила ступни, но уже не проникала внутрь. Дорога впереди раздваивалась, как змеиный язык. Подходя к развилке, Игорь пытался вспомнить, куда сворачивать, но так и не решил, встал на перекрестке, завертел головой. Слева – мокрая проселочная дорога, обочины, заросшие полынью и коноплей, покосившиеся дома. Справа – мокрая проселочная дорога, обочины, заросшие полынью и коноплей, покосившиеся дома.
«Если все одинаково, то не все ли равно, куда идти?» – подумал Игорь и пошел налево. Он вдруг понял, что давно не видел людей. Почти все дома стояли заброшенные. Но даже те, которые казались жилыми, пустовали. Игорь подумал, что хозяева могут сидеть дома и подсматривать за ним из окон. Он глянул в ближайшее окошко и впрямь увидел на мгновенье чье-то лицо, глаза, но человек сразу от окна отпрянул, так быстро, что Игорь даже засомневался: не показалось ли?
Он пошел дальше, свернул в проулок между домами, потом в другой, оказался перед забором из плохо натянутой сетки-рабицы, нашел в сетке дыру, пролез в нее, ободрав мизинец, прошелся по заросшему сорняками огороду до калитки и вышел на большую дорогу. Здесь дорога снова раздваивалась.
Издалека к перекрестку приближалась машина, разбрызгивала грязь. Игорь отошел, чтобы не испачкаться. Это была старенькая исцарапанная «Делика». На перекрестке она резко свернула налево, и из окон на Игоря недобро глянули бородатые парни. Почему-то Игорю показалось, что в руках они держали винтовки.
* * *
У ворот дома стояла Бану, а с ней какие-то незнакомые Игорю женщины. Увидев Игоря, они замахали руками, мол, иди сюда.
– Сегодня из дома лучше не выходите, – сказала Бану.
Да-да-да, загалдели женщины, не выходите, нельзя, ой-бай, как же так, что ж делать-то теперь? А если машина есть, то лучше уезжайте. Чего? Ой, да какой там! Мы здесь родились, здесь и помрем, нам ехать некуда. Все, что есть, – здесь. А ты, сынок, езжай. Или спрячься вон в сарае. Не знаешь, что ли? Вроде городской, а радио не слушаешь, надо же. В городе беда, вооруженное нападение было, несколько человек убили, ой, Аллах. Да известно кто, вон, приехали. А по радио все: террористы, террористы. Да какие они террористы? Просто разбойники. Я ведь Чингиску вот таким помню. Все прибегал ко мне раньше. Сядет и смотрит. Я своими делами занимаюсь, там мясо делаю, тесто, а он смотрит. Глаза внимательные. Думала, умным вырастет, а он вона че, оказывается. Чингиска, не Чингиска, а бандиты есть бандиты. Опять сожрут все, заберут и уедут. Э, болды, че наговариваешь? Бәсеке![30] Ты, что ли, умная самая? Да бывало уже такое, и не такое бывало. Мы-то привычные, а ты, сынок, уезжай от греха подальше. И не спрашивай даже, не спрашивай! Тебе-то зачем? Ну у кого же еще, у Дулата, конечно. Только ты туда не ходи. Понял? Не ходи. Я сама видела. И я, и я видела. Че ты там видела, ты ж слепая? А ты тупая. Э-э, щас отхватишь тут же, поняла? Ой, да как будто я тебя боюсь! Пошла ты! Ах ты, сучка… Э, тоқта![31] Хватит! Вы чего тут курятник развели? Че вы там видели? Да ниче! Как ниче? Давай, рассказывай, раз начала. Ну это, у них там ружья. И еще гранаты, кажется. Они когда возле дома Дулата парковались, я видела – в багажнике. Ой, Аллах, да у кого сейчас ружья нет? Даже у Кудайбергена, хотя им и не положено. Но у них-то много. Зачем привезли? Че-то страшновато. Ниче, Дулат с Чингисом разберется. Не чужие люди. А ты, сынок, не ходи туда. Не ходи от греха подальше.
* * *
Но Игорь не мог не пойти.
Он неловко скрипнул калиткой, и все обернулись. Четверо крепких ребят за столом рядом с Дулатом, двое с ружьями у ворот. Один из вооруженных – молодой парень с забинтованной головой – сунул ствол почти ему в лицо.
– Тихо, тихо, Исмаил, – приказал крепкий седой мужчина, внимательно оглядывая Игоря. – Дулат, знаешь его?
Дулат сидел в привычной позе, выставив пузо наружу.
– Это Игорь, орыс, – прохрипел он. – Ниче он вам не сделает, пусть идет.
– Кто ж гостей прогоняет с порога? Игорь, заходи, – махнул рукой седой. – Да заходи, не бойся. Исмаил, опусти ружье. Санжар, уступи-ка место гостю, а сам иди спроси апай, когда она кормить нас будет. Времени мало.
Тощий взлохмаченный дядька недовольно поднялся с места, злобно глянул на Игоря, сплюнул и пошел в дом.
– Ты же городской, да? – спросил седой. – Что в ауле потерял?
Игорь уже пожалел, что пришел. По дороге сюда его наполняла какая-то непривычная беззаботная храбрость, веселое отчаяние, а сейчас вдруг сразу навалились тоска и уныние. Он подошел к столу, опасливо озираясь, и сел рядом с Дулатом. Ссутулился. Перед глазами замелькали сцены из детства. Саня Гудок, Гога и вся их банда. Те же интонации, тот же взгляд. И всегда одно и то же. Если попался, если не убежал вовремя, то будут бить. Унижать, бить, забирать деньги, забирать все. Казалось бы, так давно это было, почти забылось, но сейчас всплыло мгновенно.
– Я по делам здесь, – сказал Игорь, стараясь глядеть седому не в глаза, а в переносицу. – А вы-то что здесь делаете? Вы ж тоже не местные?
Седой засмеялся.
– Дерзкий ты! Ладно, пытать не буду. Я Чингис.
