Золотой мальчик - Екатерина Сергеевна Манойло
Медведь задрал лапу с большими черными когтями, похожими на полированные камни. Анатолий и Сильва зажмурились.
Минуту ничего не происходило. Сильва приоткрыла глаза. Медведь глухо заворчал, попятился и, развернувшись широченным задом, мягко потрусил в реденький лесок. Анатолий, стряхнув с себя страх, с третьей попытки завел заглохший мотор, переключился сразу на третью и буквально прыгнул на дорогу. Москвич мотало, кажется, горела только одна фара, освещая вертлявые колеи, сорняки, щелястые заборы, ходившие ходуном, точно меха пьяной гармошки. Сильва положила вспотевшую ладонь на кулак Анатолия, сжимавший руль, но тут же убрала. Это было похоже на неуклюжий поцелуй.
Когда Сильва летела домой, она вспоминала это влажное прикосновение. Фантазировала, как сразу после этого переходит с Анатолием на «ты» и он, оставив левую руку на руле, правой обнимает Сильву и близко смотрит на нее своими синими-синими глазами. И зачем только она взяла обратный билет еще в Москве? Могла бы сейчас и по грибы сходить, и нового знакомого узнать поближе.
Феодора Петровна дождалась. Библиотека, в которой она работала и ждала гостью из Москвы, занимала весь первый этаж клуба. Пузыри линолеума на полах, отсыревшие обои на стенах, потолок в трещинах, опухшие книги на стеллажах – комнаты будто побывали в открытом море, и теперь их прибило к этому бревенчатому поселку. Сама библиотекарша оказалась сухонькой старушкой, ее тяжелые очки не держались за ушами – оправа стояла на скулах, похожих на печеные яблочки. Завидев московскую гостью в сопровождении Анатолия, она зашаркала навстречу калошами, надетыми поверх шерстяных носков. Ступни ее казались непропорционально огромными, как у гномов на иллюстрациях к сказкам. Усаживая гостей за низкий столик в подсобке, Феодора Петровна то и дело поправляла кружевной воротник, заколотый брошкой. Ее натруженные мужские руки, пальцы с артритными костяшками контрастировали с нежным кружевцом и наивным блеском граненых розовых стекляшек в ушах.
Кастрюлька, вскипев, заполнила душным паром всю тесную каморку. Феодора Петровна отправила в кипяток вареники с голубикой, несколько раз подчеркнув, что в Москве такого не отведать. Заварила в грубом чайнике черные крученые листья. Выставила угощения: бледное сливочное масло, закаменевшие, когда-то шоколадные, конфетки, трухлявенькие сушки, крупные ванильные сухари.
– Как хорошо, милая, что ты прилетела. – Феодора Петровна разлила терпко пахнущий чай и нависла над кастрюлей с шумовкой. – Небось у вас в больших московских библиотеках и народу работает много, а я тут одна и уже еле живая. На место мое никто не хочет идти, вот и уговаривают поселковые: ну, еще полгода, еще годик.
Сильва выбрала стратегию, которая всегда работала с мамой и ее подругами: молча слушать и кивать.
– Последние годы откладывала на теплицу, а заняться ею нет времени. – Библиотекарша расставила перед гостями неглубокие тарелки с синюшными варениками, глянула в угол, заваленный руинами книг. – Вот бы девочку какую с библиотечным техникумом на мое место прислали, да, видно, не дождусь. Оклад у меня хороший, сто рублей, есть и надбавка за север, но не такая, чтобы в этой глуши прозябать.
Сильва искоса наблюдала за Анатолием. Тот глядел на Феодору Петровну со скучающим видом – так школьники смотрят на нелюбимых учителей. Мол, что ты можешь знать о настоящей жизни, книжная моль? Сильву неприятно кольнул этот взгляд, ведь и она просиживает целые дни над книгами и каталогами. Значит, и она скучная зануда. Вдруг Сильве стало важно понравиться Анатолию. И от этого еще один неприятный укол. Как-то же она жила раньше без особого внимания мужчин. Захотелось домой, подальше от синеглазого.
Когда выходили из библиотеки, уже стемнело. В Москве ночные огни разноцветные, а здесь редкие, желтые, будто промасленные. Сильва подняла голову к небу. Там горели колкие, острые, ледяные звезды.
– Гостиниц, я про это писала, у нас нет. Общежитие одно, но оно мужское для вахтовиков. Ты можешь заночевать у меня, – предложила Феодора Петровна, когда они втроем усаживались в москвич.
– Можно и у меня, – тихо сказал Анатолий.
– Потому что на десять девчонок у нас по статистике сотня ребят, – засмеялась Феодора Петровна. – Вот уже песня!
Сильва поняла, конечно, что никогда и ни за что не поедет к Анатолию, но сам факт приглашения…
– Феодора Петровна, спасибо, если только я вас не стесню. – Сильва сделала вид, что не услышала Анатолия, – маленькая месть за скучающее выражение лица.
– Что ты, дорогая! – старушка опять хохотнула. – Это тебя могут стеснить некоторые неудобства.
Анатолий молча вставил ключ в зажигание.
Комната у Феодоры Петровны оказалась просторной и по-своему милой. Вязаная скатерка на круглом столе у окна, по обе стороны две аккуратные, словно подростковые, кроватки с горками укрытых, как невесты, кисеей подушек. На спинке правой висела толстая козья шаль, а левая, как догадалась Сильва, принадлежала кому-то покойному. Наверное, мужу старенькой библиотекарши. На комоде фотография в вычурной рамке, на снимке Феодора Петровна сидит на стуле ровно-ровно, а на коленях у нее ребенок с глазками, как будто на снимок капнули чернила, и с такими же, как у библиотекарши, скулами-яблочками.
Неудобства, о которых предупреждала Феодора Петровна, размещались во дворе: нечто вроде сарая с двумя входами, помеченными соответственно мужской и женской буквами. Внутри тусклая лампочка на черном шнуре и никаких унитазов. Просто неровные дыры в полу, которые надо было прикрывать тяжелыми самодельными крышками из дерева и железа. Под дырами огромная яма, из которой шибало так, что слезились глаза. Умываться пришлось в комнате, в закутке за занавеской, дергая сосок зеленого крашеного умывальника. Зато перина на кровати оказалась неожиданно удобной, и хоть из форточки тонко попахивало гигантским сортиром, свежесть осенней ночи быстро убаюкивала.
Наутро еще раз посетив выстуженное дощатое неудобство, Сильва подумала, что поселку не до старых могил. Жилье бы в порядок привести. Сделать нормальные туалеты.
Поселковая библиотека открывалась в одиннадцать. Пока Сильва в читальном зале пыталась найти что-то про своих в подшивках «Красного горняка», «Северной правды» и «Старой Колымы», приехал Анатолий. Принарядился в ярко-синий свитер с вывязанными оленями. Под левым глазом тоже проступала синева. Феодора Петровна уронила очки на кончик носа и иронически усмехнулась.
– Что, молодой человек, насовали тебе приятели за то, что красивую девушку катаешь?
Анатолий поправил выпростанный из свитера старательно отглаженный воротник рубашки, запихал углы воротника за шерстяную окантовку и заговорил деловито, переключая бабкино внимание.
– Я тут подумал, Сильва, помогу-ка я вам привести в порядок могилы родных. Чтобы успеть до холодов, надо прямо сейчас выкопать яму, залить фундамент для памятника, чтобы цемент схватился.
– Ой, а сколько это будет стоить? – заволновалась Сильва. – У меня с собой всего пятьдесят рублей.
На это Анатолий замахал ручищами и, как ни пыталась Сильва впихнуть ему хотя бы две десятки, от денег отказался наотрез.
– А весной уже поставим общий камень, – продолжил он развивать свой благородный план. – Фотографии бы не помешали, или просто имена с датами выбьем?
Сильва тяжело вздохнула:
– Откуда у меня?
– Может, на вашей старой квартире поискать? – предложил Анатолий. – Конечно, за столько лет там все прогнило наверняка, но вдруг. Если что найдем, могу в район отвезти, там переснимут, овалы сделают.
Об этом Сильва почему-то и не подумала. Неужели дом еще сохранился? Незнакомое прошлое замаячило перед глазами кинолентой. Женщина и мужчина сидят на маленькой кухне, на месте лиц у них мутные пятна, сквозь которые на минуту проступают черно-белые черты актеров театра и кино. Он читает газету «Правда», она вытирает вымытую тарелку и поворачивает ее так и эдак на свет, проверяя, нет ли пятнышка. Так делает мать Сильвы и сама Сильва. Допустим, это у них семейное.
Женщина беременна. Крупный долгий план на животе. Животик, похожий на дыньку, натягивает ситец халата. В следующем кадре только мужчина, заметно постаревший. Он сидит и смотрит в одну точку. Раздается сиплый младенческий плач, он подрывается с места, лицо потерянное, будто его только что разбудили. А может, он действительно спал с открытыми глазами? Как Сильва ни старается, она не может представить обстановку этой квартиры. Интересно, помнит ли мама запахи, вид из окна, соседей?
То,
