В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

не упала с кушетки, и объясняют ей, что такой небывалый, невиданный ни в какой лихорадке озноб – это нормально и скоро пройдет, это просто пляшут гормоны, потому что она, родильница, только что стала матерью, а значит, что-то в ней навсегда изменилось, и действительно после конца времен земля станет неузнаваемой, но пока никому не дозволено будет узнать, что именно она произведет на свет, пока она превратится лишь в смердящего мертвеца, ибо было сказано: «Кто познал мир, нашел труп», – и так обрушится гнев Божий, и наступит последняя ночь последнего года последних времен человечества.

Металлическая уздечка

40

И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную…

Откровение Иоанна

Людей, отобранных для жизни на Районе, отобранных – в прямом смысле слова, ибо Христос отобрал их у языков пламени, пожирающих труп земли – у жемчужных ворот будут встречать огнегривая львица и синий вол, исполненный очей, и застенчивые птеродактили, а волнительные попугайчики разволнуются так, что чуть было не выронят приветственный хлеб да сахар. Из пасти белухи вылетит стайка живущих в ней синеголовых ангелов и выстроится над воротами в надпись «Добро пожаловать» на всех когда-либо существовавших языках, и только святая свинья громогласно испортит воздух, и на роже ее, хорошо знакомой вновь прибывшим, будет читаться хрестоматийное: «Понаехали тут!»

Парк культуры и отдыха «Мифы народов мира» изрядно изменится с тех пор, как его вынужденно покинул Альфа Омега, – очевидно, ИЯ, и правда само управилось, а точнее, расправилось – и с мифами, и с народами мира.

Вокруг святой свиньи вырастет рощица, посвященная индейским религиям, где, по требованию ИЯ, будет вывешен план-график всех восемнадцати месяцев, принятых у ацтеков: в первом месяце принесение детей в жертву богу дождя, во втором – снятие кожи с мужчин и облачение в эту кожу жрецов, потом принесение в жертву девушки после того, как ее целый год держали в роскоши, специально откармливая для этой жертвы, как гусыню для фуа-гра, – причем из плана будет не очень понятно, он вывешен здесь для общего сведения, с просветительскими, так сказать, целями, или же его необходимо принять к исполнению.

Из динамиков, вмонтированных в пестики полевых цветов, заскрипит проповедь о том, как кровь человеческих жертв смешивали с диким медом и растением амарант, которое было незаменимым ингредиентом обряда жертвоприношения, и именно поэтому испанцы, придя в ужас от зверства ацтеков (хотя и сами не были синеголовыми ангелами) назвали растение амарант дьявольским, на что ИЯ обиженно процедит:

– Чья бы корова мычала, а в своей бревна не замечаешь.

На соседней поляне будет выстроен целый музей кандалов. Обязательная к прослушиванию экскурсия сообщит вновь прибывшим, что кандалы – это единственный предмет, не подверженный эволюции (распространяющейся на мир вещей гораздо заметнее и быстрее, чем на животный мир), бессменно и верно протопавший с человеком всю его многотысячелетнюю историю, когда глиняные таблички сменял папирус, папирус – бумага, тростниковые клинышки сменяли чернила, а их – шариковая ручка, потом все это сменила клавиатура, пароходы пришли на смену ладьям, паровозы – саням, и лишь кандалы сопровождали каждый шаг человечества с тех самых пор, как человек, едва выйдя из каменного века, научился обрабатывать металл. В бронзовых кандалах ассирийцы тащили преступника на отрезание нижней губы топором за поцелуй чужой жены, согласно строгому уголовному кодексу Ассирии, не регулировавшему ничего, кроме различных видов похоти, одна из глав которого гласила, что если женщина повредит яичко мужчины, то следует лишить ее пальца, а если оба яичка – то обоих глаз. Ассирийские кандалы сменили египетские ритуальные золотые с неограненными изумрудами, обнявшие ноги прекрасной Нефери, жрицы богини неба, в честь минувшего ей двадцать пятого разлива Нила, и теперь она могла отдать свои простые железные кандалы новенькой жрице, только встретившей свой четырнадцатый разлив. Потом были римские кандалы для прислуги с цепями, равными длине ступни рабыни, чтобы рабыня могла, семеня маленькими шажками, делать свою работу, но не могла убежать, были у римлян и детские кандалы с заклепкой для прикрепления к запястью владельца – что-то вроде поводка для собак.

Христос с недоумением прослушает эту проповедь, но не придаст ей особенного значения, поскольку Ему будет просто не до того в сутолоке заселения на Район, который, как и предполагалось, окажется слишком тесен даже для тех, кто прошел отбор, но ничего, в тесноте да не в обиде, тем более что отобранные не обидят и мухи, не то что птеродактилей.

Петр и другие апостолы займутся размещением вновь прибывших. Перекрикивая суматоху, они будут выстраивать под двустволовой смоковницей шеренги семей и выдавать им ордера на положенные квадратные метры, пока сами ошеломленные новоселы будут хлопать глазами, после десятилетий мглы начинающими привыкать к аспидной синеве недавно сданного в эксплуатацию неба, силясь понять, оазис это или мираж, и со слезами умиления будут твердить благодарственные молитвы.

Но вдруг раздастся страшный, дотоле неслыханный грохот!

Грохот, от которого сразу треснет совсем недавно сданное в эксплуатацию небо!

И тут же из ниоткуда, то есть со всех четырех сторон Района послышится храп коней и улюлюканье всадников в серных и гиацинтовых бронях, с хвостами из змей и львиными головами, извергающими дым, серу и пламя. Их будут десятки тысяч, десятки десятков тысяч, и это стадо затмит собой даже свет лучей, простертых из стен Района.

– Лукавый не унимается, – покачает белой головой Савватий.

Разбрасывая на лету ошметки горящей пены испепеленного мира, всадники подлетят к Району. От их огненного дыхания, от серы, летящей из их ноздрей, растрескаются и поплывут наностены, вспыхнут дорожки из перьев исчезнувшей птицы гуйя, загорится двустволая смоковница, вмиг скукожатся и опадут все ее полдюжины видов косточковых и полдюжины видов семечковых, и только святая свинья приветственно замашет хвостом цвета «умеренная орхидея».

Взвизгнет прозрачная двухметровая стрекоза и упадет с обожженными крыльями в реку, которая закипит и разольется по шри-ланкийским газонам, как сбежавшее молоко, и души, прошедшие Страшный Суд, чистые, добрые, любящие души, отобранные для вечной жизни, содрогнутся в душераздирающем – в прямом смысле слова – безмолвии, глядя, как вопреки пророчествам, у них на глазах рушится этот заслуженный ими рай.

Петр выхватит свой световой меч, забытый Люком Скайуокером в «Геленджике», и бросится прямо в горнило огненного табуна. Но его, как и тогда, в Гефсиманском саду, когда он успел мечом отрубить ухо одному из солдат, явившемуся с Иудой арестовать Христа, остановит сам Христос и заберет у него меч. Отстранив и других, Спаситель молча,