В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян
– Вот они, солнечные зайчики, святые макрели, лупоглазенькие христосики! Устроили мне не пойми что на Районе – то ли киббуц, то ли коммуналку. Ты хотел, чтобы на Районе был вечный шаббат, а я хотел вечный шабаш! Для этого я отбирал туда извергов и живодеров во главе с Иудой! Но ты же мне помешал! Ну, что ж. Так даже лучше. Теперь мне больше нравится концепция одиночества вдвоем или «не доставайся же ты никому».
– Вдвоем? С кем вдвоем? – насмешливо спросит Альфа Омега, и его кандалы загремят.
– С тобой, с кем же еще. Распну тебя снова на ветках смоковницы. Строительные дюбеля тебе очень шли. И я буду вечно любоваться тобой, вдыхать вонь гниения твоих ран, засыпать и просыпаться под твои стоны – это ли не рай? Я – бес сердечный.
Сколопендра сладко потянется, заскрипев рыже-коричневым экзоскелетом, и рыкнет:
– Воины мои! Всадники Апокалипсиса! Растопчите там всех! Вытопчите все! Чтобы лепестка ни одного не осталось!
Бронированная пасть выпустит длинный склизкий язык, и на его кончике мелькнет огонек. Только тогда Христос заметит, что в сырой темноте серверной от двери до самых глубин тянется лихо закрученный шнур.
– А знаешь, что это за веревочка? – усмехнется лукавый. – Не зна-а-а-аешь. Помнишь, Савельич тебе сказал, что они на субботнике какие-то ящики таскали? А куда они их таскали, зачем они их таскали, ты и не спросил. Тщательнее надо быть, тщательнее. А таскали-то они порох и динамит. Аккурат под парк «Мифы народов мира». Щас взлетят все ваши мифы, все ваши народы – прямо к батюшке твоему. С доставкой на дом, так сказать! – пасть расхохочется своей шутке. – И что ты на это скажешь, мой мальчик?
Христос выпрямится в своих кандалах, они загремят и завоют, как трубы оркестра, разминающегося перед тем, как грянуть победный марш, и скажет то, что слышал сквозь марево своего второго пришествия в лачуге у старца Савватия на Голгофе:
– Я скажу, что нельзя впадать в ыжлость.
– Что еще за ыжлость? – раздраженно фыркнет дьявол вернувшимися интонациями ИЯ.
– Ыжлость – она ыжлость и есть, – усмехнется Христос, упирая на букву «ы».
– В русском языке нет слов на букву «ы»! – завизжит ИЯ и тут же заглючит, заискрит, пробасит что-то визгливо нечленораздельное, как будто его цифровая матрица дала сбой и поставила трибунную речь Гитлера в обратной перемотке. Впрочем, возможно, именно так и случится.
Огонек побежит по шнуру не быстро, не медленно, но неминуемо, как само время. Еще минута, две, три – и будут разорваны, уничтожены спасенные души, которые прямо сейчас, ссутулившись и глядя в землю, изнемогают под тяжестью осознания, что истины нет и не было никогда на земле, раз их обманул даже сам Господь, а выходит ведь, он их обманул, и Христа тоже – и только сам Христос ни на одну наносекунду не поколеблется в своей вере. Воспользовавшись замешательством ИЯ, заглючившего из-за слова на букву «ы», Христос стряхнет сковавших его движения гюрз, упадет на колени, сложит ладони – и наконец над оставшимся мирозданием взметнется, мгновенно обогнав скорость света, та великая и таинственная энергия, что копилась в сердце Альфа Омеги – несокрушимая сила молитвы:
– Отче наш…
– Тощий на небесах? – перебьет, хохоча, ИЯ. – Что ты хочешь мне тут продемонстрировать? Эту свою хромую гипотезу про силу веры? Это ты недоумкам в Автономии заливай, они за любую соломинку хватаются, даром что соломинки остались только пластиковые.
Но Христос, не слушая ИЯ, будет уверенно продолжать:
– …сущий на Небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое!
Голос Христа донесется до всех людей, окруженных всадниками на пепелище мифов народов мира – и они подхватят его молитву! На верхней тоскливой ноте запищит сердобольная повариха Люба; вытянув руку, как на сцене, начнет старательно декламировать беззлобный Шекспир; хриплым рокотом надорвет носоглотку Сэмэн:
– Да будет воля твоя на земле как на Небе!
– Хлеб наш насущный дай нам на этот день! И прости нам долги наши… – продолжит молиться Христос, умудряясь делать это величественно даже стоя в кандалах на коленях.
– Как и мы прощаем должникам нашим! – отзовутся бессмертные души.
– И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого!
Как по команде, все люди, миллионы людей, среди которых будут и грешники, но такие грешники, кто принес в этот мир больше добра, чем зла, тем самым перевесив и количество добра во Вселенной, и свои шансы на бесстрастной табуретке Страшного Суда, все они упадут на колени и неистово взмолятся вместе с Христом:
– Избави нас от лукавого!
– Избави нас от лукавого!! – грозно повторит Христос.
– Избави нас от лукавого!!!!! – донесется со всех концов уцелевшего мироздания, так, что Господь, даже если бы спал или был без сознания (чего уже начали опасаться стоящие в окружении всадников души, на чьих глазах был разрушен Запретный Район), то все равно не мог бы их не услышать.
Змеиные хвосты коней Апокалипсиса вдруг зашипят, изовьются, встанут дыбом и ужалят сидящих на этих конях всадников. Всадники, обезумев от боли, воткнут раскаленные шпоры в ребра коням, и те вздыбятся, взмылятся, выпустят из ноздрей кипящую пену, скинут всадников, ломая им шеи, и развернутся вспять, уносясь из разрушенного Района так же стремительно, как принеслись.
Сквозь толстые монастырские стены послышится топот адских копыт. Услышав его, гюрзы, выплевывая свой яд, отползут от Христа.
– Э! Э! Э! Ау! Вы куда! – зашипит сколопендра, но змеи только огрызнутся в ответ точно таким же шипом.
– Ибо твое есть Царство и Сила, и Слава, – тихо закончит молитву Христос.
– Во веки веков, Аминь! – повторят за ним спасенные души.
Раздастся иерихонский грохот, и в бойницы подклети просунутся взмыленные морды коней, изрыгая пламя и кипяток.
– Ты же сдохнешь вместе со мной! – завопит сатана.
Сера и кипяток, извергаемые конями, быстро зальют дымящим потоком древние валуны, и в кипятке погаснет бикфордов шнур. Дымящаяся волна протиснется сквозь броню, заковавшую длинную ленту серверов, хранящих наборы цифр, которые последние люди называли ИЯ, которым покорялись беспрекословно, которым добровольно вручили свои бессмертные души и смертные жизни, и бронированная сколопендра зашипит в последнем удушье, заискрит и мгновенно потухнет, как тухнет банальная микроволновка, если вытащить ее шнур из розетки.
Древнюю монастырскую подклеть охватит пар, дым и искрение, и в этом чаду некому будет увидеть, как ноги Альфа Омеги, закованные ниневийскими кандалами, заливает безжалостный кипяток.
– Отец, в твои руки вверяю дух мой… – только и
