Отель одиноких сердец - Хезер О’Нил
Когда Джимми вошел в гостиницу «Ромео», Каспар взглянул на него и спросил:
– Какого черта ты это делаешь?
– Сам ни хрена не понимаю, – ответил Джимми.
Он пошел к себе в комнату, чтобы остаться в одиночестве. Он думал только о том, что хотел бы сделать вместе с Розой. Он хотел пригласить ее в кафе и купить ей там двадцать порций разного клубничного мороженого. Он хотел пойти с ней на могилу своей матери. Он хотел прокатиться с ней на американских горках. Он хотел с ней где-нибудь перекусить после похода в кино. Он представил себе, как они слушают пластинку в будке для прослушивания в музыкальном магазине.
Он представил себе, как она в ночной рубашке сидит за кухонным столом и маленькими глотками пьет кофе. От этой воображаемой картины он чуть не начал бредить. Он представил себе, как она взяла со стола и съела кусочек тоста. У него возникло ощущение, что он слышит шорохи ее движений.
Он закрыл глаза. Он расстегнул рубашку, представляя себе ее пальцы на пуговицах. Он представил себе, как ее рука скользнула к нему в брюки. И тут он прошептал:
– У меня сейчас нет на это времени, дорогая. Мне нужно идти работать. Сейчас же прекрати!
61. Великая детская война
Пьеро проснулся внезапно, он даже вздрогнул, испытав щемящую скорбь при мысли о том, что их с Розой дитя покоится в чемодане на дне реки Святого Лаврентия. А может быть, течением его уже вынесло в океан. Если бы их ребенок выжил, это бы что-нибудь изменило? У него не было ответа на этот вопрос. Возможно, они бы тогда выступали перед единственным зрителем, сидящим в высоком детском стульчике. Ребенок превращает будничное в чудесное.
Роза спала рядом с ним. Во сне она была такой бледной и безмятежной, как будто вмерзла в лед.
Если он задумывался о ребенке, это значило, что настроение его вот-вот полетит к чертям. Так же боль в горле предвещает простуду. Ему совсем не хотелось весь день думать только об этом.
Стоило его настроению испортиться, как у Пьеро сразу возникало желание словить кайф. Навязчивость этого стремления его удивляла. Он полагал, что пристрастие к наркотикам исчезло, точнее говоря, что оно существенно ослабло. Но когда оно возвращалось, он поражался, каким сильным оно оставалось.
Представьте себе на минуточку чучело волка. Он давно лишился жизни, его выпотрошили, все органы вынули, шкуру набили опилками и зашили. Вставили стеклянные глаза и в заданной позе выставили напоказ в музее. А теперь вообразите, что, несмотря ни на что, этот волк разгуливает как ни в чем не бывало, ведет себя так, будто ничего не случилось, пускает от голода слюни, все суставы у него гибкие, он ходит рядом с вашей кроватью абсолютно реально, словно он живее всех живых. Интересно, как вы отреагируете на такое потрясение?
Пьеро пулей вскочил с кровати, как будто его желание осталось в постели и он мог от него таким образом избавиться. Он оделся и спокойно пошел прогуляться.
Когда Пьеро проходил вестибюль, его по имени окликнул портье и сказал, что для него передали письмо. Пьеро подошел к стойке и взял протянутый конверт. Письмо не адресовалось непосредственно ему. Слова на конверте были выписаны каллиграфически, а украшавшие каждую букву завитушки делали их похожими на цветочные усики. Там значилось: Послание членам труппы замечательного цирка, в котором много клоунов, чтобы его прочел кто-нибудь из руководства.
Пьеро надорвал конверт, вынул письмо и внимательно его прочитал:
Не могли бы вы найти возможность, чтобы один из ваших клоунов навестил маленьких пациентов Центральной городской больницы для больных и обездоленных детей? Мы не в состоянии оплатить ваши услуги. Но если бы вы могли это сделать в качестве благотворительной акции, несчастные дети восприняли бы это как великое благодеяние.
Письмо его удивило и растрогало. Ему импонировала правдивость, с которой оно было написано. Еще ему очень понравилось, что кто-то ждал от него чего-то хорошего. И честно говоря, ему самому хотелось пообщаться с детьми.
По дороге в больницу Пьеро заглянул в театр и прошел за кулисы в бутафорскую, где решил подобрать себе подходящий клоунский костюм. Он нацепил на лицо круглый красный нос, а на голову надел помятый цилиндр с прикрепленной сбоку гвоздикой. Поднял с пола старый, обшарпанный чемодан. Потом взглянул на себя в зеркало. Он чуть не испугался оттого, насколько быстро преобразился в клоуна.
Когда Пьеро пришел, его проводили в общий зал на втором этаже больницы. Медсестра подняла над головой колокольчик, позвонила, и тут же стали собираться дети.
Маленькая девочка тянула за собой внутривенную капельницу, как будто вывела на прогулку домашнего страуса. У другой девочки было наложено много швов в тех местах, где ее покусала собака. Она выглядела как кукла, заштопанная черными нитками. Подошел мальчик с рукой в гипсовой повязке, покрытой чернильными рисунками. Когда он вырастет, наверняка станет моряком, настоящим морским волком, покрытым татуировками. Другой паренек ковылял с ортезом на ноге, но выглядел он тем не менее радостно. У третьего мальчугана была повязка на голове. Еще у одного малыша обгорела кожа. Несколько детей въехали в зал в инвалидных колясках.
Все они походили на боевых ветеранов, получивших ранения в испытаниях детства в ходе Великой детской войны. Возможно, и сам он так и не оправился от ран своего детства. Отличало Пьеро от этих детей только то, что их раны были снаружи.
В зале на небольшой эстраде стояло пианино. Он сел за инструмент и начал играть для детей. Пианино было простенькое. Звук издавало слабенький. В этом звуке было что-то детское, как если ударять по пластинам ксилофона металлическими молоточками. Оно напомнило ему пианино, на котором он учился играть в приюте.
Инструмент оказался своенравным. Ему не хотелось играть. Ему хотелось, чтобы его оставили стоять в углу зала. Пьеро дал почувствовать пианино, что оно способно на великие свершения. Как будто он приглашал застенчивую
