Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

— Кароян, продолжай. Где мы будем устанавливать парник?

Артак указал на ущелье.

— Парник будет построен вот здесь. Это исключает ограничения в камне и металле. Длина — девятьсот метров, ширина — сто двадцать.

— Господи! — воскликнула Змрухт. — Карапет, поди-ка сюда!

Восприняв этот возглас жены как наше приглашение, Карапет подошел и робко поздоровался. Кароян нарочно повысил голос, чтобы заглушить его приветствие:

— Парник получает энергию от солнечных батарей и ветряной станции. Будут установлены склады резервной энергии. Готовый корм из парника на место будем переправлять на вертолетных тележках, предусмотренных для коротких перелетов и работающих на батареях. Для фермы, расположенной в ущелье, готовим воздушные механические телеги.

Змрухт ущипнула Карапета:

— Зимой на базаре кило помидоров семь рублей? Знаешь об этом?

Карапет кивнул в знак согласия. Змрухт, не теряя времени, обратилась к инспектору:

— Я всегда говорила, что совхоз лучше колхоза. Примите нас, пожалуйста, меня и мужа, на работу в парник.

Поднялся хохот. Змрухт обиделась:

— Лучше нас, что ли, работников где найдете? Мы ведь тоже умеем гостей принимать-провожать.

Инспектор разъяснил, что пока это все только мечты. Ребята просто урок рассказывают. Змрухт же показалось, что ее за нос водят, и она обиженно сказала:

— Пошли, Карапет. Не сегодня завтра начнут строить Арпа — Севан... Нам ничего не нужно.

Арамян проводил их ироническим взглядом. Затем повернулся к инспектору:

— Плохой муж — что прогнивший потолок, но плохая жена хуже тесной обуви.

Я впервые слышал, чтобы Арамян вслух выражал свою неприязнь к человеку. Как же глубоко оскорбил его поступок толстобрюхого Карапета! Я знаю, никогда, ни при каких обстоятельствах не забыть ему этого горького случая.

Подул прохладный вечерний ветер. Инспектор встал. Мы все последовали его примеру и зашагали в сторону села. Инспектор взял Арамяна под руку:

— Кстати, вот что нам поручено: на участках строительства Арпа — Севан открыть новые школы. Представьте себе, ребята шести-семи национальностей в одном классе. Мы нуждаемся в хорошем организаторе. Может, вы подумаете об этом?

Тучи, подобно ворчливым старухам, сыпали на село свои стылые воспоминания. То падали дождем и снегом, то оцепенело дремали в небе над селом, пока прилетевший невесть откуда ветер не гнал их дальше.

В середине марта в ущелье была уже весна, а на косогорах толстый слой снега только начал таять. Шоссе, тянувшееся от села до райцентра, покрылось грязью. Кто подсчитает, сколько ослов завязнет, сколько людей потеряет обувь в грязи, пока солнце ее подсушит и она станет твердой. По дороге тянулись редкие грузовики. Они же привозили новости из райцентра: «Гарсевана Смбатыча в исполком берут». Новость была февральская. А в начале марта директор закрыл за собой дверь школы. Мой отец сказал:

— Повысили, чтобы было куда спускать.

На том и успокоился.

В эти месяцы я ни на миг не забывал Сона. Каждую ночь, забираясь в постель, я вновь видел нашего осла на крутой дороге и Сона на нем, кричавшую от страха. Я долго держал ее в своих объятиях. Душа замирала бывало, часами искал я слова для письма. И все они казались мне обыденными. Дни шли своим чередом, а письмо мое так и осталось ненаписанным.

И вот пришел заветный час.

Мы с классом выехали в Ереван на экскурсию. При первом же удобном случае я позвонил Сона. Заикаясь и захлебываясь от радости и волнения, я объяснил ей, что звоню из Еревана и хочу ее видеть. Оказалось, что я находился совсем недалеко от ее дома, и через несколько минут она уже стояла передо мной. Я почувствовал, как кровь прилила к моему лицу.

— Пойдем домой! Мама велела пригласить тебя, — радостно заявила она.

А мне бы погулять с ней, пройтись по улицам Еревана, зайти, может, в кафе, посидеть, взять ее за руку и говорить, говорить, говорить...

— Может, в кино сходим? — робко начал я.

— Нет, как можно! Мама ведь ждет.

Я все стоял, не двигаясь с места.

— После в кино сходим! — Сона легко тронула меня за руку.

Мы прошли за дом и оказались на маленькой улочке, по обе стороны от которой выстроились одно-двухэтажные дома-особняки. Подошли к одному из них. Сердце мое колотилось.

— Папа дома? — шепотом спросил я.

— Нет.

Это меня приободрило.

У порога нас встретила тикин Сатеник. Улыбнулась мне:

— Пожалуйста, проходите.

Дом, в котором жила Сона, показался мне хоромами. Широкая прихожая, светлая просторная кухня, в полуоткрытую дверь видна часть ванной комнаты. В глубине прихожей деревянные ступени ведут на антресоль. Мы прошли в комнату. Кажется, в ней ничего нет, но очень уютно. Пол застелен ковром, у стены пианино. На большом столе у окна раскрытые книги, тетради. Видимо, Сона занималась, когда я позвонил.

— Ох, эти задачи замучили меня, — сказала Сона, с тоской глядя на тетради. — Когда же пройдут эти несколько месяцев! Я в саду вырою большую яму, брошу туда все учебники и засыплю землей.

Я подошел к столу. Это были довольно простые задачи по алгебре.

— А что тут трудного? — Я взял ручку, тетрадь, быстро решил задачу, объясняя вслух каждое действие.

Сона слушала молча и, часто поглядывая на ее просветленное лицо, я думал, что, может, ей нравится, что я так быстро и просто решаю задачи. Мне выдался удобный случай предстать перед Сона во всем блеске своих математических способностей. В школе точные науки мне особенно удавались, и теперь я чувствовал себя как рыба в воде.

Вдруг я заметил в дверях мать Сона. Опершись о дверной косяк, она пристально смотрела на меня, и мне показалось, что она о чем-то сосредоточенно думает. Встретив мой взгляд, тикин Сатеник выпрямилась и тихим голосом произнесла:

— Идите обедать.

— Пойдем, — Сона прошла к двери, взглядом приглашая меня следовать за ней, и, остановившись, обернулась и шепотом сказала: — Мама позволит нам в кино сходить. Я уже попросила ее.

Дни и ночи напролет я не поднимал головы от книг и тетрадей. Арамян то и дело проверял мои знания и оставался доволен. Наш добрый классный руководитель не переставал интересоваться учениками. Он даже бросил на время экзаменов свои изобретения. Видя мое усердие, родители освободили меня от всех домашних работ. Днем отец уходил на ферму, а вечером