Сыновья профессора - Бруно Саулит
Он набросал на листке своим корявым почерком несколько строк.
— Вот, пожалуйста, — Делвер протянул ей конверт и сторублевку. — Надеюсь, нам удастся достать мало-мальски подходящие цветы.
Айна Сарма строптиво кивнула и вышла. На мгновение Делверу показалось, что необходимо окликнуть, вернуть девушку, сказать ей нечто совсем другое… Да, конечно, необходимо — только он-то, к сожалению, не способен на это!
Летнее солнце било в окна кабинета. Он подошел опустил штору и увидел, как Айна идет по двору быстрой, легкой походкой. И Ансу Делверу показалось, будто от него уходит не она, а нечто неизмеримо большее. Уходит частица его самого, лучшая частица, которую не вернешь уже никакими силами, так нельзя вернуть минувшие дни.
— Доктор, — произнесла за его спиной сестра Прэделит, — только что привезли пострадавшего при катастрофе. Ранение головы.
— Готовьте больного, — не оборачиваясь, ответил Делвер. — Я иду.
13
Виктор уже больше часа сидел за письменном столом. Работа сегодня не клеилась. Начатая и неоконченная страница будоражила и злила. Слова цеплялись одно за другое, фразы ни получались, мысль прыгала и металась из стороны в сторону. Видно, и для Виктора настал черный день.
Он питался сосредоточиться и преодолеть минуту бессилия, а в уши врывался уличный шум. Тиканье часов, которого он обычно даже не замечал, своим однообразным, надоедливым ритмом придавало мыслям особую медлительность и монотонность. Работоспособности не было в помине.
«Пустяки, — Виктор сжал кулак. — Распустился, и больше ничего!»
Он выдвинул ящик стола и стал искать предыдущие страницы, чтобы перечитать их и таким образом глубже вникнуть в развертывание событий. Подобный разбег всегда помогал изготовиться для броска вперед.
Исписанных листков в ящике не оказалось. Виктор сморщился. Правильно, эту главу взяла Вита! Он не хотел, а Вита опять заглядывала в глаза, и у Виктора не хватало духу отказать.
«Я перепишу, — сказала она. — Перепишу очень, очень скоро». И Виктор кивнул, только чтобы не разговаривать.
Больше всего на свете он ненавидел лицемерие и трусость: если у тебя что-то на уме, наберись смелости и режь правду в лицо! А у самого разве хватит смелости?
Виктор с силой оттолкнул стул и заходил по комнате. Почему он не сказал ей, что перепечатывать не нужно, почему не сказал прямо, что все кончено и, даже больше того, что ничего и не было?!
Если это не трусость, то что же? Жалость?
Он стиснул зубы. Это тянулось уже полтора года. Вита звала, и он шел, хотя и против желания.
Порой в нем просыпалось самолюбие, упрямство; но стоило Вите проронить несколько слезинок, и Виктор Вецапинь становился мягким, как воск.
«Нельзя так лгать, нельзя так жить, это не любовь!» Он остановился и оперев кулаками о стол. Кого не обезоруживает порой робкое прикосновение девичьей руки, высказанная вполголоса просьба? Поддается и он. А хватит ли этой бессильной, безвольной уступчивости надолго, навсегда? Жизнь волнуется и рокочет, бескрайная и бездонная, как море, а Вита лишь щепка в волнах. Он жаждет деятельности, жаждет борьбы и взлета, а она прижимается к нему и шепчет почти со злобой: «Я тебя не пущу!»
«По какому праву?» — уже который раз спрашивал себя Виктор, и ответ был всегда один: нет такого права ни у Виты, ни у какой-нибудь другой!
Ожесточение Виктора все росло. Добравшись в мыслях до Виты, он, недолго думая, взвалил на нее всю вину за все свои неудачи.
«Разве так можно работать?» — глубоко вздохнул он, и ответ пришел сам собой: нет, нельзя! Люди учатся, делают дело, борются за лучшее будущее, а ей достаточно проведенного вдвоем вечера. Это же мещанство, пережиток тех времен, когда женщина была рабыней…
«А вот и идейное обоснование, притом совершенно в духе Орума! — презрительно усмехнулся Виктор. — Теперь можно оправдаться по всем линиям и перед собой и перед людьми».
Его передернуло. До чего мерзки самооправдания, как отвратительны поиски предлогов для закономерного разрыва! Ведь стоит Вите прийти или хотя бы позвонить, чтобы он опять проглотил накипающую злобу и молчал, как молчал до сих пор.
В памяти всплыли строки чьих-то стихов. Как там было: «Нежность ведет и медведя на шелковом поводке…» Может, как-нибудь иначе — Виктор уже не помнил, забыл также, кому принадлежит эта строчка. Ясно одно — ее написала женщина, только женщина могла высказать такую ужасную истину.
Нет, все равно, медведь ли он или нет, на сейшелковый поводок порвется. Виктор придвинул стул и сел, взял уже ручку. Что это? Из передней донессяженский голос. Тембра не различить, но предчувствие подсказало ему, что это Вита. Значит, пришла, принесла переписанные страницы — нужен же какой-то повод.
Голос смолк. Виктор провел ладонью по лбу: может, там никого и нет? Но у здоровых людей не бывает галлюцинаций!
Утихшая было злоба всколыхнулась в нем с новой силой, и Виктор вскочил. Хорошо, пусть свершится то, чего не миновать!
Раньше, встречаясь с Витой, он одевался подчеркнуто аккуратно. Сейчас Виктор не набросил даже пиджака. В чем был — с закатанными рукавами и открытой грудью, в тренировочных брюках, он выскочил в столовую. Голос теперь доносился из передней. Девушка прощалась с Мартой; значит, сегодня она почему то не хотела встречаться с Виктором.
«Ничего, — рассвирепел он еще больше. — мы все-таки встретимся!»
Отстранив экономку, Виктор перевел дух и остановился. Это была не Вита. Миниатюрная девушка в темном платье смотрела на него живыми карими глазами. Где он ее видел? Да в этой же самой передней, о тот вечер, когда Делвер явился поздравить отца с днем рождения!
— Вы ищете Петера? — машинально спросил Виктор. — Его нет дома.
— Я приходила не к Петеру, а к Мартину Вецапиню.
Девушка своенравно надула губки. В зеркале Виктор увидел, насколько мало это создание рядом с его огромной, атлетической фигурой.
И вдруг в душе Виктора что-то надломилось. Эта девушка смотрела на него как на равного, с вызывающей гордостью обрезала его, когда он задал ей неуместный вопрос. Не сознавая, что делает, Виктор шагнул вперед, схватил девушку за узкие идеям и прильнул губами к ее горячим, влажным губам.
Эго длилось секунду, может бить меньше.
— Вы нахал! — сказала она, глядя Виктору прямо в глаза.
— Нет! — ответил он так пылко и так громко, что этот ответ прозвучал как выкрик.
— Тогда извините. — Она сделала легкий реверанс повернулась к выходу.
Хлопнула дверь. По ступенькам промокали мелкие, быстрые
