Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский
На этот раз Доня пошла окольным путем: в поле был люд, мог кто-нибудь увидеть ее и выследить. Она перелезла через садовый плетень, прошла дорожкой и встала у бани, выглядывая дорогу на ригу. И неожиданно сзади хрустнул плетень. Доня вздрогнула и тут же приникла к углу бани. По дорожке метнулась тень: уже не сам ли? Но сейчас же послышался сдавленный кашель, и Доня почти весело догадалась: Хритишка, змея! Она давно изведала настырность этой проклятой золовки, теперь не отвяжется нипочем, и о свидании с Петрушкой надо было забыть думать. И ей захотелось проучить доглядчицу, — все равно ночь почти потеряна. Не скрываясь долее, Доня быстро зашагала дорожкой, обогнула ригу, наполненную храпом баб, постояла у конопляников, вслушалась: Хритишка прошуршала подолом по пелене риги.
Конопляным коридором Доня шла тихо. Догоняющие шаги были слышны отчетливо. Доня вглядывалась вперед. Ей думалось, что Петрушка не утерпит, выйдет ей навстречу. И у нее дрожал в груди злорадный смешок. На середине конопляников ей показалось, что впереди что-то моты́шится. Вот ясней и ясней. Тогда она пустилась бегом, так, что в ушах зашумел ветер и в спину как молотками забили грузные головки конопли. Выбежав на огород, Доня метнулась в сторону и присела в коноплю. Теперь она ясно видела Петрушку, шагавшего около огорода, и до нее донеслось его нетерпеливое посвистыванье. Хритишка выскочила из конопли, шумно передохнула и, завидев Петрушку, пошла тише. Теперь следить стала Доня. Она видела, как заторопился Петрушка, бросился навстречу (у нее стало тепло в груди от нетерпения возлюбленного) Хритишке, схватил ее за руки и, не разобрав, кто был перед ним, полез с поцелуями. От неожиданности ли или по-бабьи тронутая чужой любовью, Хритишка не оттолкнула Петрушку, поддалась его рукам, повисла на них, потеряв под ногами почву. И тут приспело время торжества Дони. Она, крадучись, приблизилась к Хритишке и во весь голос засмеялась:
— Совет да любовь! Вот давно бы так!
Петрушка отскочил в сторону и схватился за голову. А Хритишка, окаменев, глядела на Доню, глаза ее мерцали злобно, как у побитой кошки. Доня колыхалась в смехе и ехидно говорила:
— Надо зятику сказать. А то он спит, сердечный, ничегошеньки не знает. Вот так золовушка!
Хритишка вышла из столбняка. Она заскрипела зубами и кинулась к Доне. Та поймала ее руки, крутнула их на сторону и, сразу сменив тон, злобно выкрикнула:
— Сука повалющая! Драться?
Хритишка молча полезла на Доню с кулаками и все норовила вцепиться в волосы. Доня чувствовала, что ей не одолеть ожесточившуюся Хритишку. С трудом сдерживая ее напор, она сделала головой движение в сторону Петрушки. И тот понял.
Он спокойно подставил ногу Хритишке, она, споткнувшись, шмякнулась на грядку. Доня насела на нее, вцепилась в косы, драла ее, царапала, а правым кулаком изредка ударяла по лицу, прицеливаясь в глаз.
Петрушка хотел было убежать, но потом, дав Доне натешиться, вмешался в драку, растащил их в стороны и держал рвавшуюся Хритишку за руки до тех пор, пока не заглохли победно частые шаги Дони.
15
Утро началось скандалом. Турка до света поднял всех криком, начал запрягать лошадь, отплевываясь и матерясь на все корки. Потом он грузно поднялся на крыльцо к опухшему, растерянному Дорофею Васильеву и все норовил взять его за пельки. Дорофей Васильев трусливо оглядывался на Корнея и с неуверенной смелостью унимал зятя:
— Ты не хватай, хваталка! Кабы тебя самого чурбаном не хватили. Толком поясняй, словами, а не дракой.
Турка сверкал глазами и все сдвигал со лба шапку.
— Вас всех переколотить надо! На побой нас призвали сюда? Ты погляди, на бабе живого места не оставили, а? Кто имеет право, раз я ей муж? Ты уйми свою старшиниху, уйми, а то я сам ей жиры спущу в один присест!
Дорофей Васильев морщился от криков, он ничего не понимал, и никто не объяснял толком ночного происшествия. В избе скулила Хритишка, гремела рогачами старуха. И когда дело начало проясняться, Дорофей Васильев грозно одернул рубаху и кивнул Корнею:
— Подай сюда эту… И Петрушку, поганца!
Доня вышла из горницы и спокойно встала в дверях. Петрушка, не решаясь пройти мимо оравшего Турки, остановился у крыльца. На мгновение все затихли. Дорофей Васильев, не отрывая глаз от пола, глухо спросил:
— Авдотья! Ты почему раскровянила Хритишку? Ну!
— Ей самой морду толстую поколупать надо! — Турка рванулся к Доне, но на полдороге удержался.
Доня выступила из-за притолоки и смело глянула в лицо застывшему со сжатыми кулаками Турке. Смелость Дони подогрела старика. Он вскочил с лавки, задохнулся выкриком и затопал ногами:
— Что вы мне голову крутите? А? Мне судами займаться некогда! Работа стоит, а вас тут дьявол надохнул!
Доня отвернулась от присмиревшего Турки.
— Я не виновата, если твоя дочь кобелей искать приехала.
— Каких кобелей? Ты докажешь?
У Турки надулась на лбу синяя жила и глаза выкатились из орбит.
— Каких, а? Ты докажешь?
Но Доня не отступила. Она встала перед Туркой грудью вперед и тонко поджала побелевшие губы:
— Ты не рычи! Не таких видали! Ишь очки-то вылупил! На жену ори, а то она тебе в подоле принесет!
Турка перевел взгляд на тестя, потом на Петрушку и, нахлобучив шапку, ринулся в сенцы. Через минуту он воевал в избе. Там валилась посуда, гремели скамьи и тоненько вскрикивала Хритишка.
Из-за изб выкатилось солнце. По выгону протянулись голубые полотна тумана. Петрушка, довольный оборотом дела, оборвал сумятицу:
— Ну, будет волово́диться-то! Не рано. Каких лошадей закладывать в жнейку?
Дорофей Васильев сорвал зло на Петрушке:
— Ты! Командер! Я тебе вот заложу! Будешь век помнить!
Он показал ему круглый кулак и ушел в избу.
В это утро работалось весело. Бабы вязали споро друг перед дружкой. Сзади росли
