Павлик - Юрий Маркович Нагибин
— Вы всегда такой серьезный? — спросила Белла.
— Скучный, хотите вы сказать?
— Ой, ничего не слышно!.. — Белла поморщилась. — Может, сядете ближе?
Обогнув стол, Павлик сел на кровать рядом с Беллой. Он словно погрузился в ту нежную, ароматную среду, которая окружает очень юное, свежее, чистое существо. Грудь Беллы тихо подымалась и опускалась в дыхании, синие глаза доверчиво потемнели, Павлик физически ощущал теплую волну, идущую от нее к нему.
— Вы любите стихи? — спросила Белла.
— Очень!
— Почитайте.
— Хотите Блока?
— Мой любимый поэт!..
— И мой тоже…
Павлик стал читать стихи Блока о Петербурге, отрывки из «Возмездия». Белла слушала, сжав худенькие пальцы. Растроганное выражение появилось на ее милом смуглом лице. Павлик сам не мог понять, почему вдруг ему стало мучительно жалко ее. Слишком уж незащищенной казалась она. Вот хотя бы их маленький вечер. Она так доверчиво, радостно и просто откликнулась на приглашение Ржанова, видя в этом бесхитростное проявление фронтовой дружбы, о которой успела создать себе представление. Если бы она слышала о сговоре, который предшествовал этому! «Вам Белла, мне Оля». Правда, Павлик ни на миг не принимал всерьез любовные планы Ржанова, и все-таки дурно, стыдно… Ржанов с Олей уже не танцевали, они тихо говорили о чем-то за выступом печи, где находилась койка Ржанова. Павлик сидел к ним спиной и все громче и громче читал стихи, словно хотел предостеречь этим Ржанова от каких-то неправильных поступков. И он почувствовал огромное облегчение, когда Ржанов вдруг сказал:
— Вечер поэзии окончен! Оленька, пора домой!..
А когда девушки вышли причесаться — в комнате не было зеркала, — он насмешливо сказал Павлику:
— Что вас дернуло заговорить о Ленинграде? Собрались повеселиться, поухаживать, отвести душу, а что вышло — тризна? Право, перед вами Вельш — Казанова!
— Вас бы свести с Артуром, — сказал Павлик.
— Кто это — Артур?
— Есть такой водитель на ВВС, гроза официанток и регулировщиц.
Ржанов засмеялся.
— Да… — сказал он, — видать, «для веселия планета наша мало оборудована…»
Из дому вышли все вместе, а на улице разделились: Ржанов пошел провожать Олю, Павлик — Беллу.
Вечер был по-вчерашнему полон звезд, тепла и запаха земли.
— Как хорошо было, — сказала Белла, — и стихи, и все!.. А Оленька очень славная, правда?
— Очень.
— Она нравится Льву Матвеевичу?
Павлик пожал плечами.
— Он тоже хороший, такой простой, открытый…
— А бывают нехорошие, Белла? — с улыбкой спросил Павлик.
— Наверное, бывают, только мне не попадались! — Белла засмеялась своим легким смехом. — А тут, правда, все очень хорошие люди!
— Да, в особенности старший политрук Хохлаков.
— Это такой толстый? — с сомнением спросила Белла. — Он мне как-то меньше понравился. Но я совсем не знаю его…
— Он не сразу раскрывается, бывают такие стыдливые натуры, они хранят под спудом огромное внутреннее обаяние…
Белла искоса взглянула на Павлика.
— А я думала, вы серьезно! — в голосе ее звучало огорчение. — Почему вы так?.. Вам очень скучно со мной?
Павлик и сам не мог понять, почему он заговорил о Хохлакове, да еще таким деланным тоном. То ли его раздражала наивная восторженность Беллы, напоминающая прежнюю его слепоту, то ли он играл перед ней в этакую циническую взрослость.
— Ну что вы, Белла!.. — сказал он покаянно. — Я вовсе не хотел… — Фраза не складывалась, Павлик взял маленькую руку девушки и слегка пожал.
Они подошли к дому Беллы и остановились возле калитки, Павлик все еще держал руку Беллы в своей.
— Не сердитесь на меня, — сказал он. — Вы очень славная, мне хорошо и легко с вами…
Светлые глаза Беллы как-то странно, выжидательно и напряженно глядели на Павлика из темноты.
— Что вы, Беллочка? Что вы так смотрите?..
Павлик не договорил, судорожным движением Белла подалась к нему, что-то умоляющее было в ее поднятом к нему лице, в преданном, жалком взгляде. Затем выражение лица девушки вдруг изменилось, в нем будто омертвело что-то, может, оттого, что закрылись глаза; она взяла Павлика рукой за шею, притянула к себе и прижалась полуоткрытым ртом к его губам.
Чуть задохнувшись, Павлик осторожно освободился от ее рук и губ. Он был взволнован и тронут внезапным порывом девушки, но одновременно возникло в нем какое-то жесткое чувство протеста.
Пусть он нравится Белле, поступила бы она так, если бы они встретились в Москве, в мирное время? Нет! Это было одним из тех послаблений, которые люди позволяют себе, оправдываясь войной. Таким вот ослаблением нравственного и морального начала оскорбило его письмо Кати. Толкнуться в училище с черного хода, «воспользоваться моментом», отказаться от почти приобретенной профессии ради сомнительного дара, а потом, когда сорвется, все свалить на войну… Это было явлением того же порядка, что и броситься очертя голову навстречу случайному, непроверенному чувству без страха перед ошибкой и раскаянием — война все спишет. Будто самое слово «война» уже содержит в себе искупление любого проступка. И почему-то этому особенно легко поддаются люди, почти не затронутые войной, вроде Кати или вот этой девушки. А вот Оля, по которой война прошлась колесом, не попустит себя, не сделает ничего такого, что пришлось бы оправдывать войной…
— Почему вы молчите? — встревоженно спросила Белла и убитым голосом добавила: — Я вам не нравлюсь?
— Нравитесь, вы милая, чудесная девушка, — сказал Павлик, в эту минуту он куда больше нравился самому себе. — Но я не признаю поступков, которые совершаются только потому, что сейчас война. А мы с вами даже не на войне. Просто рядом нет мамы, московской квартиры, привычного и сдерживающего обихода…
— А почему вы не объясняете этого другим? — обиженно проговорила Белла.
— Чем же, например?
— Любовью! — это прозвучало важно, чуть неуверенно и очень по-детски.
Павлик усмехнулся:
— Не слишком ли быстро? К тому же я женат и люблю свою жену.
Белла пристально посмотрела на него в темноте:
— Если вы действительно так любите жену, от души желаю, чтобы она разделяла ваши взгляды на войну и человеческие обязанности!
Это прозвучало уже совсем не по-детски, удар был нанесен сильной женской рукой и с чисто женской интуитивной меткостью.
— Я желаю ей того же, — произнес Павлик тихо и серьезно.
Белла протянула ему на прощание руку:
— Спасибо за правду!
— Спокойной ночи! — мягко сказал Павлик.
Он уже порядком отошел от дома Беллы, когда вслед ему, из-за штакетника,
