Взрослые и дети - Михаил Семенович Панич

Эти слова возымели неожиданное действие. И началась тяжелая жизнь для милого человека. До чего довел Бориса Павловича почтенный учитель! Он явился на собрание сотрудников. Он, не имея никакого отношения к строительному делу, назвал прямо и решительно заместителя начальника учреждения бездельником. Никакие попытки отшутиться не помогли.

Можно было подумать, что все вдруг потеряли чувство юмора.

— Кто вам дал право вмешиваться в мои служебные дела? — спрашивал уже без всякой милой улыбки Борис Павлович. — Воспитывайте сына, а не меня!

Но он сопротивлялся недолго.

Да, это можно было назвать концом «милого человека».

У учителя нашлись сильные союзники. Он пошел в наступление.

Действительно, есть случаи, когда в интересах детей надо стереть беспечную улыбку с лица их отцов. Это необходимо сделать, чтобы не дарить будущему новых «бобиков», жалких в своей самоуверенности, отвратительных в своей воображаемой неотразимости, преступных в своем отношении к жизни.

Моральная проблема не обязательно начинается с уголовной хроники.

КОГДА ВОЗНИКАЕТ КОНФЛИКТ

Общеизвестна истина, что болезнь легче всего лечить в самом начале, труднее всего — когда она запущена. Можно ли представить себе врача, который — по доброте душевной — откажется дать больному горькое лекарство? Мол, как же так можно, ведь больному неприятно! Ах, какой добрый доктор, какой сердечный человек!

Говорят о простоте, которая хуже воровства.

Но не бывает ли и доброта такая? От безразличия, равнодушия? А то и попросту трусливая доброта — из-за боязни столкновения, конфликта.

Жалкая эта доброта может рядиться в любые одежды, маскироваться всячески; тем более необходимо ее разоблачить.

Ведь порой не только в семье, но и в школе о ребенке считают возможным говорить только умилительно. А затем через некоторое время раздается:

— Прошу встать! Суд идет!..

Роберт (я называю его подлинное имя, но не считаю нужным называть фамилию) еще в сентябре сидел за партой в десятом классе средней школы. В первых числах сентября, в самом начале учебного года, он по рекомендации классного руководителя был избран старостой класса. А еще через несколько дней, в ночь с субботы на воскресенье, он вместе с другими негодяями напал на одинокого прохожего, сорвал у него с руки часы, избил его.

В характеристике, представленной школой по требованию милиции, говорилось о высокомерии этого школьника, пренебрежительном отношении к товарищам. Подчеркивалось, что в школе он ни с кем не дружил. Более того, указывалось, что в прошлом учебном году он имел сниженную оценку за поведение.

Почему же классный руководитель, подписавший такую характеристику и, следовательно, знавший Роберта, всё же рекомендовал школьникам-выпускникам избрать его своим старостой? На каком основании?

А вот на каком: «…с целью, — как пишет классный руководитель, — включить его в активную общественную жизнь».

Конечно, рекомендуя Роберта, учитель не знал того, что выяснилось через несколько дней. Но ведь ему были известны и низкая успеваемость, и прогулы, и сниженная оценка за поведение, и скверное отношение к товарищам по классу.

Как же должны были понять выпускники выдвижение Роберта? Только так, не иначе, что их учитель не придает никакого значения всему тому, о чем сказано выше, что он считает всё это пустяками.

Какое вопиющее искажение моральных требований!

Как должен был понять и понял сам Роберт, в силу особенностей своего характера, благоволение учителя? Он только укрепился в своей позиции. Он еще в большей степени стал презирать товарищей по школе. Как же, они и учатся лучше его, и ведут себя лучше, а вожаком класса учитель предлагает им выбрать именно его, Роберта. Значит, боится!.. Значит, понимает, чего он, Роберт, стоит!

И, конечно, никакого благодетельного перелома не происходит.

Родителей Роберта это неожиданное «повышение» сына только сбило с толку. Они пришли к выводу, что им нечего беспокоиться, — ведь в школе сыну доверяют, его выбрали старостой класса по рекомендации учителя.

И вот, когда сын попадает на скамью подсудимых за ограбление прохожего, отец по праву спрашивает у классного руководителя: «Что же это такое? Выходит, вы всех обманули — себя, товарищей Роберта, и нас, отца и мать?!»

Учитель стал жертвой педагогического шаблона, он бездумно доверился готовой формуле о доверии, которое «окрыляет».

Казалось бы, совершенно естественно и справедливо было бы осудить поведение этого великовозрастного школьника, поставить перед ним жесткие требования. Но это значило бы вступить с ним в конфликт, обострить отношения.

Конфликт — это сложно.

Конфликт требует борьбы, напряжения духовных сил.

Конфликт требует — и это очень важно — признания неблагополучия, привлекает внимание.

И учитель, воспитатель десятого класса, испугался всего этого.

Доверие, — во всех ли случаях и ко всем ли применимо это средство исцеления? Нет, Роберта не умилить этим доверием. Он настолько его ценит, что сразу же и немедленно идет на преступление, предварительно, — как это и положено в той среде, в которой он вращается, — выпив «стаканчик».

Нехорошо, когда красивые и во многом верные слова об «окрыляющем доверии» или другие столь же высокие слова произносятся лишь для того, чтобы уйти от дела, от большой и трудной работы по перевоспитанию человека. За словом всегда должно стоять дело.

Слово без дела — ничто.

Разоблачение Роберта явилось также и разоблачением той педагогики, которая боится конфликтов, старается всегда и во всех случаях избежать их.

Что же это такое — подобная бесконфликтная педагогика? Это прежде всего неправильное понимание воспитания как умилительного процесса, лишенного острых столкновений, борьбы. Это боязнь взыскания, наказания как некоего педагогического грехопадения. Отсюда — стремление воспитывать только при помощи разъяснений и уговоров, стремление к сглаживанию острых углов, к внешней тиши и глади.

Обратимся еще к одному, возможно еще более разительному, случаю.

В другой школе того же района в девятом классе учился Юрий. В какой-то день он со школьной скамьи пересел на скамью подсудимых. За воровство он был приговорен народным судом к шести годам заключения в исправительно-трудовой колонии. Судьи сочли возможным приговор считать условным, с испытательным сроком в три года. И Юрий прямо со скамьи подсудимых вернулся на школьную скамью.

Сложная, очень сложная и трудная задача встала перед педагогическим коллективом. Как быть? Как повести себя с этим учеником? В какой-то мере условный приговор был вызван обнадеживающей характеристикой Юрия, — школа заверила суд, что юношу можно исправить в обычных условиях. Такая уверенность была и обязательством.

Условный приговор не снимал и не мог снять с Юрия моральной ответственности.