Павлик - Юрий Маркович Нагибин
Рейнер охотно согласился выступить с обращением к своим товарищам по части.
— Победить мы не можем, — говорил он Павлику. — Продолжение войны ничего не даст Германии, кроме неисчислимых и бессмысленных жертв. Теперь уже многие из нас понимают, что Гитлер ведет страну к гибели.
— Так почему же вы сами не перешли на нашу сторону?
Большая рука Рейнера зарылась в светлый загривок.
— Нам говорили, что в русской армии отсутствует понятие плена. Вы будто считаете своих пленных изменниками и расстреливаете пленных немцев…
— И вы этому верили?
— И да, и нет, господин капитан…
— Вот и скажите своим товарищам: плен — это плен. Режим в плену, конечно, не санаторный: много работы, более или менее достаточная еда, немного теплой одежды. Зато это жизнь, а когда придет срок — возвращение на родину к своим близким…
Выступления Рейнера имели характер простого дружеского разговора с товарищами по части. Когда передвижка работала в районе Черного Яра, Рейнер называл этих товарищей по именам, среди них были и его земляки, а двое работали некогда на одном с ним заводе… По интонации Рейнера, серьезной и глубокой, Павлик чувствовал, что тот говорит искренне, от души. Когда немцы в ответ открывали огонь и водитель отводил машину в безопасное место, на лице Рейнера отчетливо читалась досада, что его прервали. Но обычно ему удавалось высказаться до конца. Программа, как правило, начиналась с музыки, немцы слушали ее и не стреляли. На самом разлете мелодии Павлик придумал выключать музыку и давать гвоздь программы: последнюю сводку боевых действий и выступление Рейнера. Когда немецкие мины начинали ложиться в опасной близости от машины, все главное уже было сказано. Машина, маневрируя, выбиралась из-под огня, и Павлик успевал еще передать какое-нибудь новое сообщение или призыв немецких антифашистов.
Однажды среди ночи, когда Павлик крепко спал в штабе дивизии, за ним явился связной от командира дивизионной разведки. К ним доставили перебежчика. «Чудной какой-то фриц, — смеясь, говорил боец, — вроде трехнутый. О чем его ни спросишь, все одно вякает: „Куле! Куле!“ Что это еще за „Куле“ такая, товарищ лейтенант?»
— Не знаю, — пожал плечами Павлик, и вдруг сердце его забилось, он вспомнил, что имя Рейнера было Кюле. Неужели?..
Когда Павлик вошел в блиндаж разведчиков, один из бойцов ставил перед немцем миску с дымящейся гороховой похлебкой. Ребята знали, что пленный — перебежчик, и относились к нему доброжелательно.
Немец, пожилой ефрейтор, с маленькими чаплиновскими усиками и выцветшими голубыми глазами, посмотрел на похлебку, потом на бойца и жалобно произнес: «Во ист Кюле, мейн фройнд Кюле? Эр хат мих геруфен, одер бин их феррюкт?»
— Вы говорите о Кюле Рейнере? — обратился к нему Павлик.
— О да! Где он? Отведите меня к нему!.. — взмолился пленный.
— Успокойтесь, ваш друг Рейнер тут поблизости, и вы сейчас увидитесь с ним. Но советую вам сперва поесть.
— Дайте мне увидеться с Кюле, господин офицер! — вскричал пленный. — Я, право, не голоден!
— Хорошо, — сказал Павлик. — Послушайте, вы не Фридрих Штосс? — вспомнил он одну из фамилий, какие называл Рейнер.
На испуганном лице пленного мелькнул словно бы слабый лучик, верно, он только сейчас поверил в счастливый исход своего отчаянного поступка, на который решился по зову друга:
— Нет, господин офицер, Фриц Штосс еще там… Я Вилли…
— Хольц! Вилли Хольц! — осенило Павлика.
Пленный с такой радостью закивал головой, что окружавшие его бойцы рассмеялись.
— Идемте, Хольц, идемте к Рейнеру!
Один из бойцов, прихватив автомат, хотел было последовать за пленным, но Павлик остановил его:
— Не надо, этот не убежит.
Рейнер вместе с командой передвижки ночевал в большом блиндаже на окраине Дубкова, там и состоялась встреча пленных. Хольц плакал, вытирая слезы грязнейшим носовым платком, и все пожимал руку Рейнера. Оказывается, после того как Рейнер попал в плен, Хольц получил известие о гибели своей жены во время бомбежки, а тут еще ранили Штосса, и он почувствовал себя в полном и безнадежном одиночестве. И вдруг однажды он услышал голос Рейнера, называющий его по имени. Он решил бежать при первой возможности. Такая возможность представилась сегодняшней ночью, когда он стоял в карауле. По нему стреляли свои, шинель оказалась пробитой в нескольких местах. Попав в руки наших бойцов, он первым делом стал просить, чтобы его отвели к «Кюле». Но бойцы не понимали, чего он хочет, и Хольц решил, что стал жертвой слухового обмана, что голос Кюле ему пригрезился. Рассказывая об этом, пленный снова заплакал, а Рейнер сказал ласково, но строго:
— Перестань, мы ж вместе!..
17
Вскоре Павлик лишился и Рейнера: его вместе с другими пленными отослали во второй эшелон для последующей эвакуации в тыл. Правда, уже на другой день поступила новая, большая партия пленных, и Павлик отправился к ним в надежде отыскать нового Рейнера. Он шел через вечереющий лес, вдалеке чиликали мины, глухо, будто из-под земли, татакали пулеметы, и эта мелодия передовой была ему ясна и понятна. Теперь Павлик знал, как звучат все инструменты в этом оркестре: он легко различал работу наших и вражеских пулеметов, безошибочно определял по звуку направление полета мины, не раз слышал жужжание и звонкий рикошет о ствол дерева автоматных пуль, побывал под артиллерийским огнем противника и пришел к твердому убеждению, что у человека на фронте существует только один выбор: бояться или не бояться. Он выбрал второе и чувствовал себя отлично. Лишь однажды довелось ему пережить мгновенный, панический страх, заставивший его, как зайца, безотчетно отпрыгнуть с дороги и повалиться лицом в снег. Открытой полянкой шел он в разведроту, вдруг послышалось дьявольское шипение, словно сорвались в полет тучи железокрылых птиц, и вслед за тем земля и небо раскололись на тысячи осколков. И тут Павлик впервые не совладал с собой. Уже лежа в снегу, он сообразил, что то был залп «катюш», накануне прибывших на фронт. Он засмеялся, отряхнул шинель и двинулся дальше…
В блиндаже, битком набитом пленными, все пошло как обычно. Ледок испуганного недоверия быстро растаял, молчание сменилось несколько возбужденной говорливостью. Отвечая на неизменные вопросы: что с нами будет? куда нас отправят? правда ли, что в Сибири стоградусные морозы? можно ли в лагере получить работу по специальности? — Павлик приглядывался к военнопленным, сам выспрашивал их о том о сем, пытаясь понять, кто лучше годится для его целей. И постепенно, как то всегда бывало, пленные, казавшиеся поначалу все на одно лицо, стали приобретать своеобразие
