Степные дороги - дороги судьбы - Нуры Байрамов
Перед сельсоветом собрался народ. И аксакалы пришли, и молодые джигиты, и мужчины средних лет, нет здесь только женщин. Поэтому все удивились, увидев Огульбиби рядом с Шатлыком.
Кто-то толкнул соседа в бок:
— Здорово, когда джигита провожает жена.
— Лучше скажи, что джигит не должен потакать жене, — осудил другой.
Однако симпатии всех были на стороне Огульбиби, Уходившие на войну, глядя на нее, думали о своих женах: "Проклятый обычай! Была бы она сейчас рядом со мной! Где она проливает слезы одна-одинешенька? Ну что бы случилось, если бы она проводила меня? Разве это позорно?"
Подъехало пять телег, запряженных лошадьми. На них мобилизованные должны были ехать в райцентр на вокзал. Огульбиби хотела проводить мужа до самой станции, но Шатлык стал прощаться.
— Хуммед-джан, — сказал он, держа сына на руках, — слушайся маму. Я привезу тебе большой мячик.
— Привези! — обрадовался малыш.
— Огульбиби, крепись. У меня, кроме тебя, никого нет, — тихо говорил Шатлык, лаская глазами ее помертвевшее лицо. — Ты должна сохранить наш очаг. Признаться, я только сегодня понял, что ты для меня значишь. Мужайся. Сохрани себя и Хуммед-джана.
Огульбиби молча смотрела ему в глаза, не в силах выговорить ни слова. В горле у нее стал ком.
Странную опустошенность испытывала Огульбиби. Сердце словно покинуло ее и последовало за Шатлыком. Она не могла оставаться в доме. Хуммед устроился у нее на коленях. Огульбиби гладила его шелковую головку и думала.
Как сложится ее жизнь без Шатлыка? Будто предвидя, что их ждет разлука, он многому успел научить ее. И на работу устроил. В школе она единственная учительница-женщина. Хоть и говорят о равноправии, а в селе косо поглядывают на женщину, которая вздумает принять участие в общественной работе. Поначалу Огульбиби тоже робела. Смущалась, начинала спотыкаться, когда проходила мимо мужчин. Но теперь все страхи позади. В первое время не было ни одной женщины, которая могла бы понять ее и не осудила. А теперь подрастает Гуллер. Красивая девушка, мастерица ткать ковры. Огульбиби ее учила. Гуллер сама выбрала Огульбиби себе в подруги. Хорошо, когда у взрослеющей девушки есть гельнедже — жена старшего брата. Огульбиби для Гуллер как гельнедже. У девушки нет братьев, только сестры. Старшие уже замужем. Родители ожидали сына, а родилась Гуллер. Отец так и зовет ее "сынком". В детстве на нее надевали мальчишечью рубашку в надежде, что следующий ребенок будет мальчиком. Гуллер росла, чувствуя себя в чем-то виноватой, как если бы она обманула родителей.
Дочь называют чужой женой, гостьей в родном доме. А ведь дочь ближе родителям, чем сын.
Так размышляла Огульбиби, сидя во дворе. Не слышала назойливых комаров, не чувствовала летней духоты.
"Если бы мои родители были живы, я бы их на руках носила, — думала она. — Где могила отца? Говорили, что он был чабаном. Какой-то бай приказал ему гнать отару на юг, он и пошел. Как бы он порадовался, глядя на наш дом. Ах, Шатлык!.. Встретила я тебя и сиротство забыла. А что будет теперь? Не видела я еще ни одной сироты, у которой жизнь была бы счастливой, все камни попадают в несчастного. Оба мы с ним только-только прикоснулись к счастью… Что ждет нас?"
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В первые дни после ухода Шатлыка Огульбиби плакала ночи напролет. Утром поднималась с опухшими от слез глазами.
Пришел сентябрь, начались занятия в шко-ле. Среди детворы Огульбиби забывала свою печаль. Она продолжала вести занятия в кружке, но прибавились еще уроки языка и литературы. Она заменяла мужа.
"Разве я смогу преподавать вместо Шатлыка?" — сказала она директору в ответ на его предложение. Но другого выхода не было. Огульбиби послали на курсы, и самостоятельно она готовилась по книгам Шатлыка.
Так прошел год. Шатлык сообщал, что был легко ранен, что поправился и снова вернулся в строй.
В начале января тысяча девятьсот сорок третьего года Огульбиби вызвали в правление колхоза.
— Садись, Огульбиби, — сказал председатель колхоза Сары-ага, указывая на стул. — Как дела?
— Ай, какие у меня дела? Вы сами все знаете.
— От Шатлыка есть вести?
— Пишет. Я тысячу раз благодарна судьбе за то, что получаю от него весточки.
— Конечно, как получишь письмо, на сердце легче, — неторопливо сказал председатель, наблюдая за Огульбиби.
Молодая женщина сидела на кончике стула, перебирая длинными тонкими пальцами край платка. Узкие плечи, легкая фигура. Из-под платка спускались две толстые черные косы. Широко открытые, круглые, как пиала, глаза под густыми бровями устремлены на председателя. Весь облик молодой женщины говорил о том, что Огульбиби создана для тонкой работы мастерицы-художницы.
— Вот что, Огульбиби. Я ничего не стану скрывать от тебя, — начал он, но Огульбиби вскочила со стула, прервав его:
— Что, что случилось?
— Успокойся, ничего не случилось, — ответил Сары-ага, сожалея, что перепугал ее. — Не о Шатлыке разговор.
Огульбиби опустилась на стул. В висках у нее стучало, на лбу выступила испарина. Концом платка она отерла лицо.
— Я вызвал тебя по нашим делам, — продолжал председатель, когда Огульбиби несколько успокоилась и могла выслушать его. — Ты знаешь, что колхозу увеличили план сдачи хлопка. Поэтому нам необходимо освоить и засеять дополнительно пятьдесят гектаров. Это равносильно созданию колхоза на голом месте. Нелегкая задача, сама понимаешь. Где мы возьмем сейчас молодых джигитов? А не выполнить задание нельзя. Вся надежда на женщин, стариков и подростков. Мы долго советовались и лучшего человека, чем ты, сыскать не могли. Хотим назначить тебя бригадиром. — Председатель помолчал, бросив на Огульбиби быстрый взгляд, желая понять, какое впечатление произвела на нее эта новость. — Что ты на это скажешь, сестра?
Чего угодно могла ожидать Огульбиби, идучи в правление колхоза. Могли послать со школьниками на какие-нибудь работы. Но такое предложение!
— Сары-ага! — воскликнула она. — Вы ни с кем не путаете меня? Я — и хлопок! Что я знаю о земле, кроме того, что хожу по ней? Ведь я — кумли, я никогда не сажала, не сеяла. Какой из меня бригадир? Вы, как я погляжу, совсем растерялись…
— Может, и так, растерялся. Но не делаю ошибки, когда назначаю тебя бригадиром, Огульбиби, — отвечал Сары-ага.
Он вынул из кармана гимнастерки кисет
