Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

Окрик Левона заставил Сого опомниться. Сперва он недоуменно посмотрел на закрытые глаза раненого, потом буркнул:

— Помер? — И вдруг закричал в сторону ущелья: — Воды! Воды скорей! Нельзя, чтоб змееныш сейчас подох!

— Отойди! — Левон оттолкнул Сого, обнял Шаварша, который был без сознания, положил его к себе на колени, раздвинул ему челюсти, потряс.

Подошел Мурад с одним из крестьян, который нес в кувшине воду, взял кувшин, дал крестьянину ногой под зад — мол, пошел! — и небрежно с высоты плеснул воду в лицо Шаваршу.

— Пардон, маршал, разве можно так орать? Человека со страху кондрашка хватила!

— Нет, этих так легко кондрашка не хватит, — пробурчал Сого и сделал такое движение, будто собирался кинуться на сына и расправиться с ним за свои обманутые в связи с английской разведкой надежды.

Это был первый выпад против сына после возвращения из Тавриза. Мурад поставил наземь кувшин, совершенно не реагируя на негодование отца, перекрестил Шаварша и спустился в ущелье. Левон поднял кувшин и побрызгал водой в лицо Шаваршу. Сого был недоволен собой.

— Как же так вышло-то, а?.. Совсем я запамятовал, что змееныш ранен.

— Пес от хромоты не сдохнет, — тихо ответил ему пословицей Левон.

Шаварш открыл глаза. Ему показалось, что он возвращается к свету из далекой-предалекой тьмы. Вокруг царил густой туман, который начал мало-помалу рассеиваться. Шаварш услышал голос Левона, но смысл слов еще не доходил до него. Вспомнил, где он находится, и окончательно пришел в себя. Ему так хотелось, чтобы рядом был хоть один близкий человек и рассказал ему, как все произошло и отчего у него, у Шаварша, так нестерпимо болит грудь. Сого подкрался к нему мягко, по-кошачьи.

— Что — мой кинжал очень холодный, оттого ты не выдержал? — заговорил он. — А как же ты мне нож в сердце всадил? Думал, помру? Нет, я не помру. Мне еще с вами рассчитаться надо.

— Сволочь, — с трудом выговорил Шаварш, — тысячи таких псов, как ты, подохнут, а советская власть будет жить.

Сого готов был зубами перегрызть ему глотку. Но только выругался и подошел поближе к раненому:

— Я не стану тебя убивать, бог свидетель. И скот свой у тебя назад не потребую. И дом пусть вам остается. Но верните мне за все хоть половину денег, я все тут брошу и подамся куда глаза глядят — в Персию, Англию, Францию, к черту на рога, лишь бы сын мой мог там обосноваться. Вы мне осточертели, видеть больше ваши поганые рожи не хочу! Голову твою я б и на паршивого пса не променял раньше, а теперь, как золото, беречь буду. Ночью отвезу тебя в Кешкенд, отпущу, ступай на все четыре стороны. Я тебе жизнь дарю... Но, слыхал я, есть у вас право закупать. Хлеб закупаете, товары разные. А у меня вы все забрали: половину под налог подвели, половину просто так украли. Так вот оформи, будто я все государству продал — пусть по дешевке, за копейки. Я тогда вам еще хлеба дам. Сделаешь?..

— Все власть меняешь, негодяй? Хочешь золото получить и смыться? Тебе одно только дать стоит — веревку, чтоб ты повесился.

— Нет, не стерплю, — процедил Сого сквозь зубы. — Сейчас я из него кишки выпущу! — перешел он на крик.

На его голос поднялись из ущелья люди.

— Пошли отсюда! — заорал на них Левон. — Приди в себя, Сого! Дело надо по-умному закончить!

— Ладно, сам поступай как знаешь, — с безнадежностью в голосе произнес Сого, — а я уйду, чтоб сдержаться, не придушить его, не затоптать, глаза не выколоть. Ухожу. Вот тебе бумага. — Потом Сого крикнул столпившимся у входа в пещеру: — Что вы в чужие дела нос суете? У меня дело особое. Кто из вас столько овец потерял, сколько я? А коней, а быков, а земли, а кур?.. Что стоите рот раскрывши? Вон отсюда!..

Кое-кто, скрывая недовольство, снова спустился в ущелье, где костер уже полыхал вовсю. Сого подошел к огню и улегся на чьей-то разостланной шинели, подложив под голову руки.

Шаварш холодным взглядом смотрел в хмурое лицо Левона. Потом устало смежил веки. Левон потряс его за здоровое плечо:

— Что — уже помираешь?

Шаварш открыл глаза, усмехнулся:

— Нет, жив пока. — Посмотрел в глаза Левона, не выражавшие сочувствия. Странно, ненависти к нему Шаварш не испытывал. — И ты просишь золотом с тобой рассчитаться? Сколько же ты хочешь?

Сын Сого укрылся в зарослях близ пещеры — обгладывал баранью кость и прислушивался.

— Я вам счета за скот предъявлять не стану, — ответил Левон, и Мурад подполз поближе к пещере. — Я вам счет за свою душу предъявлю. Можешь мне ответить, с какого такого дня я кулаком сделался?.. Ты мне ссуду дал, чтоб я корову купил. Ты мне землю дал... Ты первый меня с новосельем поздравил...

— Ну и что? Мы для того революцию совершали, чтоб ты сутками в хлеву пропадал? — Шаварш говорил на удивление спокойно, боль в руке притихла. Ни обещание свободы, ни смерть — ничто его более не волновало.

— А почему вы сразу не начали с коллективизации, когда ни у кого ничего не было? — Левон спрашивал строго, сдержанно. — Почему я теперь должен своих семьдесят овец отдавать колхозу, а кто-нибудь другой даже ягненка не даст? А права у него со мной равные будут на мой скот! Почему лодырь за мой счет жить должен?..

— В то время мы не могли создать колхоз, — с прежним спокойствием объяснял Шаварш. — Голод был, время требовалось, чтоб жизнь наладить. Нам основа нужна была, фундамент... А теперь у нас основа есть...

— В гробу я видал вашу основу! Людей пораскулачивали, отняли скот, согнали его в Араздаян. Куда дальше погоните? И зачем? Он ведь дохнет от холода, голода, вашей бесхозяйственности! В день сотен пять овец дохнет! Конечно, вы своего пота не проливали, чтоб над скотиной трястись! — И, вспомнив про скотину, опять вскипел, а Мурад подполз еще поближе. — У тебя душа есть, а?.. Люди вы или нет? Получим мы, наконец, деньги за свой скот или нет! Будут виновные наказаны или нет?..

— Я уже все сказал.

— Что мы веревку получим?

— Ты, может, и свинец.

— Ну, Шаварш, не пощажу я тебя.

— Все это не имеет смысла.

— Убью, говорю!

— Убивай! Я умираю, но знаю, за что умираю. А ты... ты... Взгляни на себя.