Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян
Левон и Шаварш встретились глазами — взглянули друг на друга не мигая, и Левон не отвел взора. Шаваршу вдруг вспомнились причитания старухи, крик жены Левона, вид груды зарезанных животных. И Шаварш ужаснулся: друг стал врагом!
«Нс смей стрелять в Левона...». И губы скривились в насмешке.
Левон прошел мимо него. И слуха Шаварша достигло его глубокое, животное дыхание.
Сого обратился к крестьянам:
— Овец в ущелье, разожгите костер! Тут чтоб никого не было! Вон!..
Крестьяне нехотя повиновались. Мурад остался сидеть.
Сого был самым влиятельным лицом в банде — атаманом. К советской власти его ничто не тянуло. Он за банду думал, он принимал решения. Большие надежды связывал он — через сына — с английской разведкой в Тавризе. Был убежден, что сын перейдет границу с большим количеством людей, оружия, обмундирования. Сого лелеял надежду увидеть танки и гранаты. Но Мурад принес с собой одни лишь обещания да пятьдесят английских винтовок, которые с великим трудом удалось перетащить через границу. С ним явилось всего десятка два авантюристов. Это были бежавшие в двадцать первом году в Персию дашнаки, которые конечно же после февральской заварухи не могли рассчитывать на прощение. Английская разведка в Тавризе уверила их, что в Армении началась гражданская война и Ереван не сегодня завтра будет взят. Ну, они и поспешили к месту событий, чтобы вернуть былую славу своих маузеров. Но в Армении их ожидало разочарование. Несколько сот Сого в горах, рассеянных там и сям и занятых разбоем, — вот и все. А путь назад был отрезан. Англичане пообещали им войти в Армению в том случае, если часть Армении будет уже дашнаками занята и создано новое правительство. А Сого нужно было, чтобы англичане сами захватили Армению и сказали ему: пожалуйста, Кешкенд ваш. Сын его уже потерял уверенность в этом. И стал Сого атаманом. Надежда на возвращение назад с помощью Шаварша тут же исчезла, как только Сого встретился глазами с его хмурым взглядом. Нет, Сого не собирался махать рукой на утерянное богатство. У него с советской властью свои счеты. Он порядком поистратился и на сына, а что взамен? Не стал тот пока торговцем. Это тоже, думал кулак Сого, должок советской власти.
Вторым значительным лицом в банде был Левон. Его дерзкий, вспыльчивый нрав хорошо знаком Сого с двадцатого года, когда они были смертными врагами. Теперь Сого с Левоном очень считался — ни одного решения без него не примет, нужный человек Левон.
— Левон, давай поглядим — ежели даст он нам такую бумагу, хорошо, а нет, так заколю кинжалом.
Сого решительно подошел к раненому. Ножны так ладно прилегали к чухе, словно являлись неотделимой частью его тела.
Левон тоже приблизился к Шаваршу. Лицо его очень изменилось — сделалось мрачным, а глаза приобрели дикое выражение. Левон сел возле Шаварша, а Сого напротив, сурово откинул полы чухи, уперся ладонями в колени и, глядя прямо в глаза Шаваршу, с издевкой произнес:
— Узнали, что ты за нами едешь. Видим, твой конь прихрамывает, решили навстречу поехать. Говори, по какому ты к нам делу?
Шаварш не ответил.
— Ну говори, красный дьявол. Ах, не собрание! Это там у тебя язык скачет, как взбесившийся бык. Может, отец твой отару овец пригнал, мне подарил? Отец твой мне землю дал? Отец твой наполнил мой амбар отборным зерном? Сколько вы у меня всего забрали, а? Куда унесли? И что мне за все это заплатили? Думали, я у вас в ногах валяться стану? Нет, долг платежом красен, ждите от меня подарки!
Усы Сого подскакивали при каждом слове. Так что не надо было и в глаза ему смотреть, чтоб увидеть степень его ярости. Шаварш смотрел на его усы и думал: «Есть ли такая сила, которая растолковала бы этому гаду наши идеи? Ведь у него животная страсть к собственности!» И сам еще глубже понял, что такое классовый враг. Вот он — ненасытный, кровожадный. Да, в теперешнем его, Шаварша, беспомощном положении нужны сверхчеловеческие усилия для того, чтобы сохранить свое достоинство. Шаварш испытывал боль, муки, догадывался о предстоящих пытках, только покорности этому, смирения в нем не было. А покорность так искал Левон в его глазах.
— Что глядишь на меня, как лиса, которая угодила в капкан? — продолжал Сого. — То, что вы у меня отняли, вам поперек горла встанет. Власть называется! Поглядите-ка на рожу того, кто у власти! Думают, страной управлять — это хлеб с сыром есть! Каждый пастух нынче царь! Разбойники наверху, и вся страна — шайка. На место Исуса Иуда уселся! И мать свою продаст, и жену, и церковь разрушит!.. Господи, и откуда эти псы взялись? — И, испытав новый прилив безудержной ярости, он схватил Шаварша за ворот и стал трясти: — Явились, без ножа зарезали, ограбили! Ну-ка скажи мне, сколько стоит целый хлев скота, а? Сколько стоит отара овец? Можешь цену пониже назвать. А двадцать насестов кур? А шесть упряжек волов? А семь коней? Не ответишь, прирежу тебя, как барана!
И снова принялся трясти Шаварша. От нестерпимой боли Шаварш закрыл глаза. И голос Сого доносился теперь до него откуда-то издалека-издалека.
— Я бил батраков, да! Отняли их у меня, чтоб самим бить? Так им и надо! Будь они прокляты! Ну, говори же! Что, язык отсох? То, что имел, я б и за два пуда золота не отдал. Верните мне хоть половину! Да хоть половину половины! — Он выхватил кинжал, приставил к груди Шаварша. — Зарежу, как свинью, отвечай — вернешь или нет?
Левон схватил его за руку:
— Что ты натворил, старый хрыч! Человек ведь концы отдал! Тьфу!..
Как — боль прорвалась в голосе Левона? Человек в нем пробудился? Или вспомнил он давние деньки, когда делили они с Шаваршем кусок хлеба и спали под одной шинелью? Какое число овец может выключить из памяти ту дружбу? Были ведь они с Шаваршем одной душой, одним телом, одним сердцем. Между ними овцы межу проложили. Горечь потери овец была слишком велика. И Левон не сжалился над товарищем. Просто мучить человека было не в его характере. Он
