Ответственный представитель - Борис Захарович Фрадкин
Прочтя то, что его интересовало, Николай захлопнул книгу и прошелся по комнате.
— Рак легких… — произнес он. — Рак легких…
Сдвинув брови, сжав ладонью подбородок, он долго ходил по комнате. Остановившись у стола, снова раскрыл книгу и прочел вслух, поразившие его строчки:
— «Рак легких или бронхогенный рак до сих пор достаточно не изучен и представляет собой диагностическую загадку… Он приводит к тяжелой психической травме больного, являясь покуда заболеванием неизлечимым, ведущим к непременной и скорой гибели больного…»
Николай растерянно оглянулся, словно ища поддержки у кого-то присутствующего в комнате. Под сердцем медленно вырастал кусочек льда, а от него по всему телу потекли холодные расслабляющие струйки. Вдруг особенно отчетливо ощутил он и одышку, и щемящую боль в груди, и жар в голове.
Николай опустился на стул, торопливо докурил папиросу. В третий раз раскрыл он книгу и стал перелистывать страницы чужими, негнущимися пальцами. Пальцы рвали листы. Он дышал тяжело, воздух со свистом вырывался из его груди. Глаза стремительно бегали по строчкам, отыскивая хотя бы одну обнадеживающую фразу. Ничего подобного не было. Каждый абзац текста говорил: безнадежно.
И все-таки он не хотел верить. Все его существо протестовало, отвергая им же сделанное открытие. Он говорил себе, что, может быть, у него еще вовсе и не рак, что он все-таки не медик и рискует поэтому вынести себе ложный приговор. А врачи… врачи тоже способны ошибаться. Потом, зачем бы они стали скрывать от него, как от ребенка, чем он болен в действительности?
Но пусть у него даже рак. Зачем пугать себя тем, что случится не сегодня и не завтра, а когда-то в будущем? Судя по книжным сведениям, рак болезнь затяжная.
Да нет, просто не может быть, чтобы вот так, вдруг, ни с того, ни с сего, пришла беда, когда он до краев полон энергии, жажды деятельности, жажды жизни. Люди умирали на полях сражений, и это была смерть во имя справедливости, смерть героев. Люди умирали, растрачивая свое здоровье на любимой работе, и здесь тоже была смерть, которая оставляла за собой чувство гордости и уважения. Но умереть так глупо, так нелепо в самом расцвете сил…
Николай вскочил и рывком сдернул с себя рубашку, майку. Он осмотрел свои плечи и грудь, сжал ладони в кулаки, отчего под кожей его заиграли упругие бугры мышц. Ударом кулака он оглушил бы лошадь, не то что человека. Его плечи выдерживали тяжесть пятипудового мешка, как пуховую подушку. В нем хватило бы силы на десятерых, а тут вдруг — «безнадежно».
И хотя где-то под сердцем продолжал оставаться кусочек льда, источавший вместе с холодом томительную тревогу, Николай заставил себя не думать больше о своей болезни и вернуться к повседневным делам. Это было нелегко, но он пересилил, прогнал прочь чувство страха.
Николай надел майку, неторопливо отточил карандаш, сдунул с чертежной доски резиновые крошки и наколол на нее лист ватмана. Пусть нет необходимой ясности в мыслях, пусть в движениях пальцев излишняя нервозность, но все равно он должен работать. Главное — не дать болезни опустошить себя и лишить интереса к тому, что до сих пор составляло дли него основное в жизни.
XII
К вечеру похолодало. Погода резко изменилась. Первые лужицы талой воды подернулись льдом. Рваные космы облаков сдвигались, затягивая небо низко нависшим грязным покровом. Ветер погнал над землею потоки колючей снежной крупы.
Темнело…
Прежде чем включить свет, Николай подошел к окну, послушал, как шелестит снег о стекло. Дурная погода не сказывалась на людях. С улицы доносились звонкие девичьи голоса, смех, басистый мужской говор. Проехала автомашина, и лучи ее фар скользнули по окну.
Николай повернул выключатель. Яркий свет залил комнату. Тикающий на столе будильник показывал без четверти девять. Николай вспомнил, что сегодня к нему должна прийти Анна. Она обещала забежать прямо из поликлиники. Прием кончался в восемь. Вероятно, Анну что-то задержало, но она сейчас подойдет…
И тут глянули на него глаза Аннушки, и он понял, что едва ли дождется ее сегодня…
Анна первой узнала о его болезни, и она видела все, что происходит в его легких. Не оттого ли на лице ее все чаще появлялось выражение растерянности, а в поведении исчезла непринужденность?
Едва оправившись от первого удара, Николай испытал второй, куда более сильный и жестокий. Он терял Анну, ставшую для него дорогой и желанной. И осознать потерю Анны оказалось труднее, чем осознать свою обреченность.
Так неожиданно все случилось. Он кончил институт и четыре года жил один, не зная ничего кроме своей работы. Ему казалось, что он вполне счастлив. Но вот появилась Анна, и Николай удивился: как он все это время жил без нее? Во сколько раз он был бы счастливее с нею! В десять, в сто, в тысячу раз!
А теперь, едва обретя такое огромное счастье, он уже должен был потерять его. Конечно, Анна и сама тяжело переживает постигшее его несчастье. Она очень изменилась за эти дни.
Случается в жизни, что любовь связывает судьбу людей, имеющих физические недостатки, больных туберкулезом… Но как можно соединить свою жизнь с человеком, жить которому осталось считанные дни?
Аннушка, любимая… Он не осудит ее, если она не придет больше к нему… Он понимает, что ей сейчас тоже очень тяжело… Но как она необходима ему именно сейчас, в эти тяжелые для него минуты.
Стрелки часов слишком поспешно передвигались по циферблату. Николаю хотелось бы остановить бег времени. Он все еще надеялся… Анну могло задержать какое-нибудь непредвиденное обстоятельство…
Но часовая стрелка миновала цифру десять, а Анны все не было. В половине одиннадцатого Николай понял, что все его ожидания тщетны. Оставаться одному со своими мыслями было слишком мучительно.
— Пойду к Чулошникову, — решил он и стал надевать пальто.
Тут дверь распахнулась, и Николай увидел Анну. Она тяжело дышала, видимо, от быстрого бега. Ее щеки пылали, волосе выбились из-под платка, и завитушки их прилипли к вспотевшему лбу. Средняя пуговица пальто не была застегнута, на руках не было перчаток.
— Прости, пожалуйста, — проговорила Анна, задыхаясь, — я… я не могла прийти раньше.
Николай взглянул в ее глаза. В них не было лжи. Милые и ласковые, они смотрели чуть-чуть виновато. Он так растерялся, что не знал, что сказать ей. На душе его стало сразу легко и радостно.
— Хорошая моя, — сказал он, протягивая к ней руки.
— Прости, пожалуйста, — повторила Анна, вкладывая в его руки свои ладони. — Ты,
