Люди без внутреннего сияния (СИ) - Постюма Йенте
Все эти звуки были у него в опроснике, он аккуратно отметил их галочками.
Когда опросник был заполнен, меня отправили в коридор ждать психиатра. Я испугалась, когда тот вышел из кабинета. Он был похож на кинозвезду.
— Я Джон, — представился он. Заполненный опросник лежал у него на столе. — Вы хорошо спите? — Глаза у него были ужасно синие.
— Не очень, но это из-за беременности. У меня синдром беспокойных ног. — Я быстро спрятала ноги под стул. Лодыжки отекли.
— А до этого? — спросил он.
— До этого я тоже плохо спала, но потому что слишком долгое время была одна, а потом оказалось, что мой молодой человек дышит в другом темпе.
Он записал что-то на полях опросника. Мы с ним еще поговорили о звуках, которые меня мучают, и о том, что занимает мои мысли, когда я не могу заснуть. Потом Джон сказал:
— Я вижу, что у вас слишком повышена тревожность. Так что, думаю, вы вполне подходите для этой терапии.
Я почувствовала, как у меня покраснели щеки.
— Ладно, — сказала я. — Хорошо.
Малыша звали Бобом. Через три дня его разрешили забрать из инкубатора, и мы отправились домой. Наша спальня выглядела как отлично отмытое место преступления, и я положила крошку Боба на идеально заправленную постель.
— Ты тоже ложись поспи, — сказал Артур. — Скоро придет патронажная сестра.
Малыш Бобби зевнул, похныкал и почмокал, а я поцеловала его и вспомнила, как моя мама когда-то оглушительно целовала меня в уши.
Патронажная сестра сообщила, что Бобби самый большой младенец из всех, что она видела, кроме разве что ребенка Алана Кларка.
Артур покашлял.
— Лучше кашляни как следует один раз, чем все время вот так кхекать, — сказала я.
— Но у меня нет кашля, — сказал Артур. — У меня першило в горле, мне нужно было чуть-чуть прокашляться.
Еще он сказал, что у нас закончился кофе, и схватил свою куртку как раз в тот момент, когда зазвонил телефон. Это была сотрудница дурдома.
— Вас записали в декабрьскую группу, — сказала она. — Мы начинаем через две недели. Я отправлю вам расписание по электронной почте.
Это была групповая терапия. Об этом меня не предупредили.
Вечером я погуглила, кто такой Алан Кларк. Потом погуглила всех врачей, которые стояли у нас в расписании. У всех у них нашлись странички в соцсетях. Один из них на фотографии сидел с потным лицом и тарелкой вьетнамских лумпий. Другой стоял в шортах на горе и махал мне белым флагом.
— Если темп нашего дыхания слишком разный, я плохо сплю, — сказала я психотерапевту.
Мы сидели за большим столом в маленькой аудитории дурдома: Брайан, Кейс, Йона, Марлейн и я. Психотерапевт стояла у белой доски и громко дышала носом. Она попросила каждого из нас немного рассказать о себе.
Девушка Брайана производила во время еды щелкающие звуки. У них уже долгое время не было секса. Он повернул голову и посмотрел на меня.
— До чего же невероятно тихо ты умеешь сидеть, — сказал он.
Йона сказала, что испытывает приступы агрессии, если кто-то поблизости чавкает, сморкается, щелкает ручкой, стучит каблуками по твердому напольному покрытию, шуршит пластиковым пакетом, а еще если мужчины слишком громко дышат. Поэтому она почти все время сидела дома со своим котом.
Марлейн еще ребенком считала странным, что людям нужно спать в одной кровати, если они состоят в отношениях. Но такова была реальность. До конца своих дней нужно ложиться с кем-то в одну постель.
— Вам трудно находиться в постели с вашим мужем? — спросила психолог.
— Я могу это выдержать, — сказала Марлейн. — Но он не должен ко мне прижиматься, иначе я сойду с ума.
Брайан рядом со мной энергично закивал:
— Я бы хотел, чтобы у меня не начинались приступы паники, когда моя девушка приближается своим ртом к моему уху. — И он показал на рекламный проспект на столе. Там на фотографии молодая женщина с улыбкой наклонялась к мужчине через его плечо. — Вот так вот мы не можем, — сказал он.
Все замолчали. Потом психолог спросила, надеется ли он, что когда-нибудь с этим справится.
— Надеюсь, да, — сказал Брайан. — Иначе я бы тут не сидел.
— Прекрасно, — улыбнулась психолог. Ей явно хотелось закончить.
У выхода из дурдома я купила слоеный яблочный пирожок у женщины в рождественском колпаке.
Из всех невыносимых звуков самыми невыносимыми были те, в которых не было необходимости. В том, чтобы есть с открытым ртом, нет никакой необходимости. Откусывать огромные куски и быстро жевать тоже ни к чему или, например, тихонько вздыхать после того, как что-то проглотил. Мой отец откусывал огромные куски, заталкивал еду за щеку и после этого начинал разговаривать. Когда я раньше делала замечания по этому поводу, он говорил, что ему вовсе не нужно соблюдать правила приличия в компании жены и дочери. А я считала, что как раз очень нужно. Ведь нелогично показывать свою самую отвратительную сторону самым любимым людям. Моя мать придерживалась того же мнения. Она вела себя крайне прилично, пока могла.
Артур откусывал куски нормального размера, жевал с закрытым ртом и чаще всего говорил что-то только после того, как все проглотит. Но иногда у него в зубах что-то застревало. Тогда он прижимал к зубу язык и высасывал прилипшую крошку. Поэтому во время еды мы включали музыку.
До знакомства с ним я некоторое время встречалась с парнем, который грыз ногти. Откушенные ногти он бросал на пол или выкидывал в мусорное ведро. У него в машине для этого была предназначена пустая банка из-под колы. Я иногда просила его закрывать дверь туалета после того, как он его посетил, или убирать в холодильник сливочное масло, но на самом деле мне ужасно хотелось сказать ему, чтобы он прекратил шмыгать носом, откусывать сразу половину бутерброда и грызть ногти. Когда я все-таки решилась на разговор о ногтях, он заорал, что я слишком громко печатаю на ноутбуке, а он из-за этого целое утро не может сконцентрироваться.
Пару лет спустя я встретила его в хлебном отделе супермаркета. Он рассказал, что счастлив с одной прекрасной женщиной. Я рассказала ему про Артура и про то, что тоже счастлива. Так мы и стояли друг против друга, оба счастливые. Когда я подошла к кассе, он уже расплачивался. Я быстро перебежала в другую очередь. Пока я складывала покупки в пакет, он сделал вид, что не заметил меня, и быстро прошмыгнул к выходу у меня за спиной.
Мы с Артуром жили в маленькой студии. Где бы я ни находилась, он мог меня видеть, за исключением тех моментов, когда я сидела на унитазе или уходила за ширму, за которой сейчас стояла кроватка Боба. Когда Артур менял подгузники или укладывал его спать, я слышала странные клокочущие звуки. Он учил Боба языку зомби.
— Младенцы этого не боятся, — говорил он.
Сам Артур впервые столкнулся с зомби, когда ему было лет шесть, — посмотрел «Ночь живых мертвецов». После этого каждую ночь он прятался под одеялом, а дышать мог только в щель между стеной и кроватью. Теперь он пересмотрел почти все фильмы про зомби.
— Только если достаточно долго заставлять себя делать то, чего не переносишь, получишь иммунитет, — сказал он.
— Со мной это не работает, — сказала я. — Я чокнусь.
По вечерам мы с Артуром сидели на диване с компьютерами. Он часто залезал на сайты, куда люди сливали смешные картинки. Чтобы посмотреть на эти картинки, нужно было перелистать множество гораздо менее смешных картинок: фотографии трупов или лысых мужчин, которые совали голову в вагину. Артур сказал, что это особое направление японского порно. Он сам не был его поклонником, но ему приходилось сталкиваться с подобным, чтобы добраться до нужных картинок. Если он находил действительно смешную картинку, то тихонько хихикал. Тогда я смотрела на него до тех пор, пока он не переставал. Иногда, правда, я смотрела и на картинку, но мне гораздо больше нравилось смотреть на него.
Перед сном мы с ним играли в вопросы из серии «что ты выберешь?»: кто тебе больше нравится, Скарлетт Йохансон или Софи Лорен; что ты выберешь — картошку фри или шаурму; кого ты больше любишь — себя или меня? Он заставлял меня выбирать между Адольфом Гитлером и Джудом Лоу, им самим и нашим младенцем, честностью или юмором. После этого я проводила рукой воображаемую линию посередине нашей кровати. Ее он не должен был пересекать, иначе я не могла заснуть. Когда мы просыпались, он жестом стирал эту линию между нами и прижимался ко мне. От него приятно пахло. Иногда мне казалось, что я задохнусь.
