Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
– Расскажите мне про этих девушек.
– Что тут рассказывать? Ну, танцевали.
– Ага!
– При чем здесь «ага»? Танцуют обычно парами. Как вы думаете, через сколько времени вышвырнут из «Трокадеро» субъекта, который кружит пируэты один?
– Что такое «Трокадеро»?
– Одно местечко в Голливуде.
– Там вы держите свой гарем?
– Опять! Какой гарем? Это – просто знакомые. Плюньте на них.
– Не могу. Понимаете…
– Нет.
– Хорошо, я объясню. Я не доверяю красивым мужчинам потому, что уже обожглась.
– Господи! Когда же?
– Не так давно. Когда служила в оперетте. Там был герой-любовник, Джеффри Харвест.
Майк закричал от ужаса:
– Боже мой! Этот червь? Этот смазливый гад? Помню, мне всегда хотелось перескочить через рампу и врезать ему как следует.
– Но вы не можете отрицать, что он красив.
– В самом мерзком, слащавом, приторном духе.
– Мне он казался Аполлоном.
– Стыдитесь!
– Я и стыжусь.
– Герой-любовник! Нет, только подумайте: вы – и герой-любовник! Заметьте, не чечеточник, не куплетист, те еще ничего, а сладенький тенор! Какой позор! Что вас подвигло на такие глупости?
– Сказано, красота. Но пелена упала с моих глаз. Он оказался ветреником.
– Кем-кем?
– Так называет это Шорти.
– Где он берет такие словечки?
– Если хотите – ловеласом. Когда я это заметила, я разорвала помолвку. И решила, что больше меня не поймать. Теперь ясно?
– Да я же не ветреник! Откуда вы взяли?
– Так, чутье.
– Оно вас обманывает.
– Может быть. Но рисковать я не хочу. Второго раза мне не вынести.
– Я вас никогда не оставлю!
– Кто его знает…
– Ну, попытайтесь хотя бы.
– Это не игра, Майк. Боюсь, я старомодна. Брак для меня очень серьезен.
– И для меня.
– Неужели?
– Почему вы мне не верите?
– Ну, вы вечно шутите, и…
Майк стал бить себя в грудь, как Гость на свадьбе [24].
– Так я и знал! Так и знал! Так и чувствовал! Значит, дело в том, что я – клоун. Сколько раз я себе говорил: «Брось, не паясничай, смени пластинку» – но не могу. Надо же как-то прикрывать свою робость.
– Робость?!
– А то что же? Все влюбленные робеют. Я вас люблю всерьез. Я вас люблю с самой первой встречи. Ну, поверьте мне, Терри! Я же умру без вас!
– Если бы вы так говорили…
– Но еще не поздно? Терри, не поздно? Больше мне случая не представится.
– Почему?
– Мне надо ехать.
– Куда?
– Туда, в Голливуд.
– Ой! – тихо выдохнула Терри.
– Да, на той неделе. Меня ждала телеграмма. Старший партнер заболел. Так что это – мой последний шанс. Через шесть тысяч миль не объяснишься.
– Ой! – повторила Терри.
Советы опытного Ворра припомнились Майку. Как он сказал, «обнимете-поцелуете»? Конечно, напился дальше некуда, но эти слова достойны внимания. У некоторых crème de menthe обостряет разум.
Тем самым Майк обнял Терри и поцеловал. Совет сработал на славу.
Часть третья
Глава XVIII
Стэнвуд Кобболд присел в постели и зажег свет. Он посмотрел на часы. Было самое начало третьего.
Футбол приучил его к послушанию, и когда Майк велел ему лечь, он лег. Конечно, он жалел, что отстранен от дела, но понимал, что так лучше. Действительно, того и гляди, он бы испортил всю игру. Оглядываясь назад, он видел, что всю свою жизнь портил игру где только мог, значит – испортил бы и эту.
Однако сейчас, проснувшись, он подумал, что не будет особого вреда, если сходить в библиотеку и посмотреть, все ли в порядке. Операция должна бы уже закончиться; интересно, как там что. Кроме того, интересно посмотреть на Огастеса. Все-таки исключительное зрелище.
Где библиотека, он знал. Этот очкастый тип водил его туда после обеда. Облачившись в халат, Стэнвуд спустился по лестничке и пошел по коридору. Из-под заветной двери сочился свет; значит, компания – на месте. Конечно, они могут рассердиться, что он нарушил приказ, но все-таки стоит войти. Он и вошел, словно мокрая собака, проникающая в гостиную, чтобы присоединиться к людям, и опасающаяся, что ее плохо примут.
Увидев, что там только Терри, он облегченно вздохнул. Она сидела в кресле и о чем-то думала.
– Эй! – произнес он, как ему казалось, шепотом. Терри очнулась и вскрикнула. Майк понес посуду на кухню, а она осталась, пообещав, что ляжет в постель; но не легла, поскольку хотела хоть как-то развеять чары. Голос Стэнвуда, похожий на вопль приемника, когда ты повернешь эту штуку больше чем надо, ее напугал.
– Стэнвуд! – сурово сказала она. – Почему вы кричите?
– Я шепчу, – возразил огорченный гость.
– Шепчите тише. Садитесь сюда, на тахту, и говорите мне на ухо.
Стэнвуд подошел поближе, свалив по дороге столик.
– Все в порядке? – хрипло выговорил он.
– О да! – отвечала Терри сияя.
Стэнвуд обрадовался. Его это дело не касалось, но за друзей – приятно.
– Очень хорошо. Значит, она у вас?
– Кто именно?
– Да эта марка.
– А, марка! Нет, не у нас. Видите это окно? Мистер Ворр бросил в него свои инструменты, и они упали в ров.
Стэнвуд заметил сразу, что откуда-то дует, но решил, что ему кажется.
– Зачем он их бросил?
– Обиделся. Майк с ним грубо говорил.
– Вон как! Напился, я думаю.
– Да, напился.
– Жаль, я его не видел.
– Жаль. Исключительное зрелище.
Стэнвуд испытал много чувств: сострадание к графу, не получившему марки; жалость к себе; а главное – растерянность. Если все провалилось, почему Терри так рада?
– Помнится, вы говорили, что все в порядке, – намекнул он.
– Конечно. Вам казалось когда-нибудь, что вы плывете на розовом облаке?
– Еще бы! – воскликнул он, живо припомнив оба случая: когда Эйлин, стряхнув пепел, ответила ему: «Да», и несколько раньше, когда именно его удар в последние полминуты обеспечил команде счет 7:6.
– Вот и мне сейчас так кажется. Понимаете, я выхожу за Майка.
– Да? А я думал…
– И я думала. Но изменила мнение.
– Рад за вас.
– Рады?
– Конечно.
Они помолчали. Терри покачивалась на облаке, сияя глазами, а Стэнвуд с облегчением думал о том, что Майк любит не Эйлин.
– Это приятно, – объяснил он наконец. – Старый добрый Майк уходит с поля. Все же легче.
– Я не совсем поняла.
– Когда человек так красив, как-то страшновато.
– Почему?
– Кто его знает, что случится! Мне казалось, ему нравится Эйлин.
Облако выскользнуло из-под Терри, она упала в океан, причем не сверкающий, а холодный, и кишащий, вдобавок, колючими чудищами.
– Какая глупость! – сказала она чужим, незнакомым голосом.
Но Стэнвуд продолжал как ни в чем не бывало:
– Началось все на
