Безответная любовь - Рюноскэ Акутагава
– В тот вечер я получила удовольствие…
– Я тоже…
После этих слов они умолкли.
Из окон трамвая было видно, как налетают порывы ветра и улица становится серой. Из этой серой пелены вдруг появляются выстроившиеся вдоль Гиндзы дома и тут же, словно рушась, исчезают. Какое-то время Сюнскэ смотрел сверху вниз на спокойно сидевшую на этом фоне Тацуко, и, когда молчание стало наконец невыносимым, он сказал весело, словно стараясь загладить неловкость:
– Какие у вас сегодня планы? Едете домой?
– Нет, к брату – он ездил на нашу родину.
– А как же учеба? Пропустите?
– Занятий еще нет. Они начнутся только пятого числа будущего месяца.
Сюнскэ почувствовал наконец, что сковывавший их лед застенчивости растаял. Тут на мгновение окна вагона загородили красные флаги рекламного шествия, сопровождаемого разносимыми ветром звуками труб и барабанов. Тацуко повернулась к окну, чтобы посмотреть, что происходит. В этот миг тонкий солнечный луч осветил мочку ее маленького ушка, отчего оно стало розовато-прозрачным. Как красиво, подумал Сюнскэ.
– Вы в тот вечер быстро уехали?
Тацуко спросила это мягким голоском, снова повернувшись к Сюнскэ.
– Да, через час примерно.
– Вы все еще живете в Хонго?
– Да, на улице Морикаватё.
Сюнскэ порылся во внутренних карманах форменной тужурки и протянул Тацуко визитную карточку. На мизинце Тацуко, взявшей карточку, Сюнскэ увидел узенькое колечко с сапфиром. Как красиво, снова подумал Сюнскэ.
– Это небольшая улочка у самых ворот университета. Заходите, хорошо проведем время.
– Спасибо. Как-нибудь зайду вместе с Хацуко.
Тацуко спрятала визитную карточку в оби, ее ответ был еле слышен.
Они снова замолчали и стали прислушиваться к доносившемуся снаружи шуму – то ли это грохотал трамвай, то ли завывал ветер. Но теперь молчание не было для Сюнскэ невыносимым, как в прошлый раз. Наоборот, он явственно ощущал, что в этом молчании теплится счастье.
XVI
Сюнскэ снимал квартиру на улице Морикаватё в Хонго, но, несмотря на это, место было сравнительно тихое. По рекомендации знакомого отошедший от дел владелец винного магазина на Кёбасихэн сдал Сюнскэ комнату на втором этаже своего дома, поэтому татами и сёдзи были гораздо чище, чем в обычном жилье, сдаваемом внаем. Он притащил туда огромный письменный стол и кресла, отчего в комнате стало тесновато, но зато удалось превратить ее в уютный кабинет в западном стиле. Единственными же его украшениями были тесно выстроившиеся на полках европейские книги и в рамках недорогие репродукции знаменитых европейских картин, висевшие на стене. Недовольный убранством комнаты, Сюнскэ купил еще цветок в горшке и водрузил его на инкрустированный деревом стол посреди комнаты. И сегодня примула в горшке, стоявшем на столе в плетеном тростниковом кашпо, была усыпана красными цветами.
Расставшись с Тацуко на улице Судатё, где ему нужно было сделать пересадку, Сюнскэ через час был уже в своей комнате на втором этаже и, сев в вертящееся кресло у письменного стола рядом с окном, рассеянно закурил сигарету с золотым мундштуком. Перед ним лежала раскрытая книга с вложенным между страницами разрезным ножом из слоновой кости, которую он начал читать. Но сейчас у него не было сил усвоить идеи, содержавшиеся на ее страницах. Мысли его, будто подхваченные сигаретным дымом, все время вращались вокруг Тацуко. Это призрачное видение, кружившееся в его голове, казалось осколком счастья, только что испытанного им в трамвае. И одновременно казалось предвестником огромного счастья, которое вот-вот должно прийти.
Когда в пепельнице набралось несколько окурков, послышались тяжело поднимавшиеся по лестнице шаги, замершие за раздвижной перегородкой.
– Ты дома? – послышался знакомый низкий голос.
– Заходи.
Еще до того, как Сюнскэ ответил, перегородку раздвинули и за инкрустированным деревом столом, на котором стоял горшок с примулой, появилась толстая фигура медленно, неуверенно вошедшего Номуры.
– Никто мне не ответил. Я вошел в дом и несколько раз спросил: «Есть кто-нибудь?» – но служанка даже не появилась. Делать нечего, пришлось без приглашения подняться к тебе.
Впервые пришедший сюда Номура внимательно осмотрел комнату и тяжело опустился в кресло, на которое ему указал Сюнскэ.
– Видимо, служанку куда-то послали. Отошедший от дел хозяин – глухой, поэтому твое «Есть кто-нибудь?» никто не услышал. Ты из университета?
Расставляя на столе посуду, чтобы напоить гостя черным европейским чаем, Сюнскэ посмотрел на Номуру, одетого в студенческую форму.
– Нет, сегодня должен съездить домой – послезавтра третья годовщина смерти отца.
– Печальное событие. Да и сама поездка – дело нешуточное.
– Не беспокойся, я привык туда ездить. И все же ежегодная траурная церемония в деревне – это…
Номура, словно заранее оповещая о том, что он боится поездки, нахмурил брови, но тут же взял себя в руки.
– Кстати, я пришел к тебе с просьбой…
XVII
– Что еще случилось?
Номура, смутившись, почесал коротко остриженный затылок:
– Понимаешь, нужно сходить в психиатрическую лечебницу, о которой мы с тобой говорили… Ты не сможешь вместо меня пойти туда с Хацуко-сан? Дело в том, что даже если я уеду прямо сегодня, то все равно раньше чем через неделю вернуться не смогу.
– Мне это будет трудно сделать. Ты сам говоришь, что поездка займет неделю, ничего страшного, вернешься и прекрасно сходишь с ней туда.
– Видишь ли, Хацуко-сан сказала, что хочет побывать там как можно скорее.
На лице Номуры было написано, что он в самом деле оказался в тяжелом положении, он стал одну за другой рассматривать висевшие на стене репродукции и, дойдя до «Леды» Леонардо да Винчи, перевел разговор на другое:
– О-о, смотри, как она похожа на Тацуко.
– Вот как? Мне не кажется.
Говоря это, Сюнскэ сознавал, что явно лукавит. Сознавать это ему было, конечно, неприятно. Но в то же время он испытывал при этом радость от своей маленькой хитрости.
– Похожа. Похожа. Если Тацуко еще немножко поправится, станет вылитой Ледой.
Номура, наклонившись к «Леде», какое-то время внимательно рассматривал ее из-под очков, потом, глубоко вздохнув, перевел взгляд на горшок с примулой.
– Ну так как? Может, ради нашей давнишней дружбы выполнишь миссию провожатого? Честно говоря, я думал, ты не откажешься, и даже написал об этом Хацуко-сан.
С языка Сюнскэ чуть не сорвалось: «Это уж твоя забота», но еще до того, как он произнес эти слова, перед его мысленным взором на какой-то миг явственно всплыл облик Тацуко,
