Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

Однако прежде всего надо ее утешить. Что случилось, в конце концов? Все прекрасно, лучше некуда. Он подошел к ней, обнял ее и спросил:

– Mon ange, mon trésor, qu’est-ce que tu as [89], – и что-то еще по-французски.

Это помогло. Она отряхнулась, как собачка, вышедшая из моря.

– Ничего, – сказала она, – просто я испугалась.

– Испугалась? Кто же тебя испугал? В чем дело?

– Даже мистер Клаттербак сомневается!

– Ничего не понимаю.

Бюиссонад устал. Никогда – ни мелким шпиком, ни всемогущим начальником – он не видел, чтобы обвиняемый юркнул в ванную и заперся. Поистине, век живи, век учись.

С этими мыслями он загрохотал в дверь. Джеф удивился.

– Что это?

– Комиссар. Он меня арестует. Джеф нежно взял ее за руку.

– Расскажи мне толком, что случилось.

3

Мистер Клаттербак, с суровым укором глядевший с балкона на толстых купальщиков, один другого страшнее, услышал из комнаты пылкую французскую речь. Узнав голос Джефа, он слегка нахмурился. Ему казалось все-таки, это немного безвкусно, даже невежливо. Однако тут же он понял, что беседует Джеф с комиссаром, человеком настолько темным, что он не знает английского. Заглянув в комнату, издатель увидел нос своего подопечного и окончательно его оправдал.

– Ну, знаете! – сказал он. – Этот издольщик времени не теряет. Вы напоминаете мне У. С. Филда [90].

Джеф отрешенно на него взглянул. Клаттербак заметил в нем напряженность. И то сказать – кулаки сжаты, глаза мечут молнии, шрам побелел. Словом, вид у молодого писателя был опасный. Двухминутная беседа с комиссаром убедила его, что осмысленно только действие. Слово «действие» он толковал широко.

– Где Терри Трент? – спросил Клаттербак.

– В ванной. Моет глаза.

– Она что, плакала?

– Да.

– Не удивляюсь. А что тут творится?

– Мы с комиссаром поспорили. Он считает ее воровкой, а я – нет.

– Убедили его?

– Вряд ли.

– Стоит насмерть?

– Именно.

– Тогда готовьтесь к большой радости, – сказал Клаттербак. – Деньги украл маркиз.

Джеф дернулся.

– Сам сказал, – заверил Клаттербак. – Вот только что. Передайте комиссару, это потрясет его слабый разум. Какой, однако, гад, – прибавил издатель, пользуясь темнотой упомянутого чиновника.

– Истинное чудище. Напоминает одного шпика…

– Parlez français, – предложил месье Бюиссонад, но тщетно.

– Нет, мой отец! – удивлялся Джеф.

– Он самый. История интересная, но мы в нее вдаваться не будем. За него не беспокойтесь, он на полпути в Бельгию, а там его не возьмут. Кстати, сколько ему лет?

Джеф задумался.

– Да так, шестьдесят с лишним.

– Очень уж он ловко спрыгнул. Прямо акробат. Ну ладно, к делу. Докладывайте комиссару и смотрите, что будет.

Поток французской речи издателю понравился, но, как ни странно, не вызвал желанного эффекта. Комиссар усмехнулся и пожал плечами. Это Клаттербака удивило.

– Ну, как? – спросил он.

– Не верит.

– Не верит?!

– Говорит, маркизы не крадут.

– Вот сноб собачий! Сказали вы, что ваш родитель спрыгнул с балкона, как ошпаренный кот, и мчится в сторону Бельгии?

– Конечно.

– А он не верит?

– Да.

Клаттербак свистнул.

– Что же вы будете делать?

– Знаете, у нас в маки я научился двум-трем штукам. Попробую их использовать.

– Каким это штукам?

– Способам, помогающим вывести кое-кого из строя.

Клаттербак его понял.

– То есть стукнуть?

– И связать. Вы не возражаете?

– Что вы, что вы! Ни в коей мере. А потом?

– Летим с Терри в Америку. У нее как раз есть билеты.

– В Америку, да? Загляните к моей супруге.

– Непременно.

– То есть вы ее не увидите, но через дверь поговорить можно.

– Замечательно! Поеду к ней с женой.

– Вы говорили, что не женаты.

– К тому времени женюсь.

– На Терри?

– На ком же еще?

– Это хорошо. Она мне нравится.

– А уж мне!

– PARLEZ FRANÇAIS! – взревел комиссар. Клаттербак приветливо ему улыбнулся и оптимистично взмахнул рукой. Потом он снова стал серьезным.

– А эти ваши штуки сработают? – засомневался он.

– До сих пор не отказывали.

– Большой он очень…

– Бывали и побольше.

– Поймите меня правильно, – сказал Клаттербак, – я всецело за то, чтобы вывести его из строя. В жизни не видел человека, который бы в этом так нуждался. Даже среди авторов, и то… Я просто подумал, не попробовать ли сперва чего-нибудь другого.

– Чего именно?

– Прежде всего, тут требуется такт.

– Такт?

– Помните этого бармена, моего земляка? Он рассказал мне: часто, особенно по субботам, посетители несколько распускаются. По его словам, лучше всего на них действует такт. Сперва умягчаем жертву спиртным напитком. Я далеко не уверен, что шампанское не зачарует нашего противника.

Джефу показалось, что Клаттербак – наивный оптимист (если помните, именно так подумал издатель о маркизе). Кто-кто, а комиссар вряд ли поддастся шампанскому.

– Что ж, попробуйте, – равнодушно отвечал он.

– Пробовать нужно все, – назидательно промолвил Клаттербак, – это мой девиз.

И, налив бокал шампанского, он поднес его комиссару, который тихо сидел, сложив на животе руки.

– Шампань, мусье? – осведомился издатель. – Вулеву? [91]

Комиссар удивился. Конечно, он заметил вино, они все замечают, но не надеялся на угощение. Лицо его смягчилось; неприязнь к американцам дала первую трещину. Выпив бокал до дна, он отдал его Клаттербаку, а тот налил ему снова.

Джеф недоверчиво смотрел на пиршество любви.

– Ничего не выйдет, – сказал он.

– Может, смягчится?

– Нет.

– А вы посмотрите, что сейчас будет, – заметил издатель. – Сюда я бросил таблетку.

Джеф охнул, понимая, что недооценил находчивость дивного издателя. Вот так всегда. Пылкая юность мыслит о насилии, мудрая зрелость знает и другие способы.

– Тот бармен дал мне вчера две штучки. Когда вы достигнете моих лет, – назидательно сказал Клаттербак, – вы узнаете, что нет дилеммы, которой не решит снотворное. Дали бы мне власть, каждый ребенок, с самых ранних лет…

Он прервал свою речь. Комиссар соскользнул на пол и удобно залег там, отрешившись от земной суеты. Клаттербак оглядел его, как Микеланджело оглядывал свои шедевры.

– Говорил я вам? Такт. Что лучше такта?

Он развил бы тему, если бы не зазвонил телефон и он не кинулся к нему, как подобает примерному мужу.

– Алло? Да? Что? А, здравствуй, душенька! Как ты там? Что-о? Пыталась дозвониться в «Ритц»? Но я не в Париже! Я в Ровиле. Да, такое местечко. Приехал сюда к автору. Выехали с ним из Парижа вчера днем, всю ночь провели в дороге.

Краем глаза он увидел Терри и нежно помахал ей рукой.

– Пока, Расс, – сказал Джеф.

– Увидимся в Америке, Джеф, – отвечал издатель. – Почему я называю тебя Джеф, душенька? Это не тебя, лапочка, это автора. – Он оглянулся, все ушли. – Слушай, знаешь, кого я встретил? Терри Трент. Ну, из этих, с медом. Помнишь