Облачный сон девяти - Ким Ман Чжун

И заиграл снова. Барышня поясняла:

– Темнеют зеленые горы, бескрайни зеленые леса, видны следы бессмертного в пыли. Разве это не «Текущая вода» Юй Бо-я? Должно быть, ты от самого Чжун Цзы-ци слышала эту мелодию. Что ж тут смущаться? Если бы душа Бо-я знала, как ты постигла звук, она не так горевала бы о смерти Чжун Цзы-ци.

И снова зазвучало комунго. Барышня закрылась воротником и, став на колени, промолвила:

– Блестяще! Бесподобно! Смысл здесь в том, что в смутное для всей земли время святой бродил по свету и помогал простому люду. Кто же, кроме Кун-фуцзы, мог сочинить эту песню? Это не что иное, как «Орхидея среди бурьяна». Разве не рассказывает она о вечных скитаниях по Поднебесной?

Ян привстал на колени, подложил в курильницу еще благовоний и снова тронул струны комунго.

– Благородная и прекрасная мелодия, – отметила Гён Пхэ. – Весь мир, все сущее на земле ликует, всё в весеннем цветении. Настолько прекрасна эта песнь, что невозможно дать ей название. Это «Южный ветер» Великого Шуня[37]; как говорится, подул южный ветер и развеял горести народа. Это непревзойденный шедевр! Возможно, ты знаешь и другие мелодии, но мне больше не хочется слушать.

Ян почтительно отвечал ей:

– Слышала я, будто на музыку слетаются девять небесных духов. Я сыграла вам восемь пьес, осталась еще одна. Прошу вас, позвольте мне доиграть.

И, настроив комунго, он стал перебирать струны.

Полилась песня, глубокая и волнующая, она будила в душе человека неясные мечты и желания… Вот за один час распустились во дворе все цветы, кружатся парами ласточки, перекликаются соловьи… Барышня, немного сдвинув брови-бабочки, смотрела прямо перед собой и сидела притихшая. Когда пьеса дошла до того места, где феникс, возвратясь в родные края, радостно кружится, приветствуя новую весну, и ищет себе пару, Гён Пхэ подняла глаза, посмотрела на Яна и тотчас все поняла. Краска прилила к ее щекам, усилие воли отразилось в изогнутых бровях и как рукой смело приветливое выражение лица. Она тихонько поднялась и удалилась на женскую половину.

Ян не на шутку перепугался. Оттолкнув комунго, он вскочил и стоял ни жив ни мертв, словно глиняный истукан, широко раскрытыми глазами глядя вслед барышне. Госпожа велела сесть.

– Что за пьесу ты сейчас играла? – спросила она, и Ян, помедлив, ответил:

– Эту мелодию я переняла от учителя, но названия не помню и поэтому жду разъяснения барышни.

Так как Гён Пхэ долго не возвращалась, госпожа послала служанку узнать, в чем дело. Служанка возвратилась и доложила:

– Барышню, видно, продуло в полдень, она жалуется на недомогание и не может выйти.

Ян сильно подозревал, что он разоблачен, и, испытывая в душе беспокойство, не мог дольше задерживаться. Он стал прощаться:

– Поскольку барышня жалуется на нездоровье, я здесь лишняя. Насколько я понимаю, вы желаете сами пойти взглянуть на дочь, так что прошу разрешения удалиться.

Госпожа стала давать «монахине» серебро и шелк в награду, но Ян отказался.

– Хоть я и понимаю кое-что в музыке, – сказал он, – но для меня это только развлечение. Как же могу я, словно актриса, брать плату за игру?

И, поблагодарив госпожу еще раз поклоном головы, спустился по каменным ступенькам.

Наместник Чон хочет по экзаменационному списку выбрать зятя

Обеспокоенная болезнью дочери, госпожа вызвала и расспросила ее. Оказалось, ничего особенного не случилось.

Возвращаясь в спальню, Гён Пхэ спросила служанку:

– Как себя чувствует сегодня сударыня Весна?

– Как только она узнала, что барышня слушает комунго, – отвечала служанка, – так и о болезни забыла – встала и привела себя в порядок.

Та, кого Гён Пхэ назвала сударыней Весной, была родом из Сиху, по фамилии Ка. Ее отец, переехав в столицу, поступил на службу в дом наместника и пользовался уважением в его семье. К несчастью, он заболел и умер, когда его дочери едва исполнилось десять лет. Супруги Чон, пожалев сироту, оставили ее у себя в доме и позволили ей играть вместе с барышней. В возрасте они разнились только на месяц. Обладая очаровательной внешностью и сотней достоинств, сударыня Весна тоже была настоящей красавицей, хотя, конечно, уступала барышне в строгости манер и благородстве характера. Что же касается оригинальности литературных упражнений и шитья, то в этом они с барышней были равны. Она считала себя младшей сестрой барышни и минуты не могла прожить без нее. И хотя одна была госпожа, а другая – служанка, их связывало чувство истинной дружбы. Ее настоящее имя – Чхун Ун – Весеннее Облачко. Барышня, которой нравилась ее резвость, взяла это имя из одного стихотворения Хань Туй-чжи[38], где есть такие слова: «Ты вся – весенних облаков стремленье». Но чаще она называла свою подружку просто сударыня Весна. И все домочадцы стали называть ее так.

Увидав барышню, Чхун Ун забросала ее вопросами:

– Только что служанки наперебой рассказывали, будто монашка, что на террасе играла на комунго, лицом – чистая фея и исполняла редкие вещи. Говорили, что вы очень хвалили ее игру, поэтому я, превозмогая болезнь, собралась хоть одним глазком взглянуть на эту монашку. Почему же она так быстро ушла?

Гён Пхэ покраснела и задумчиво проговорила:

– Каждое свое движение согласуя с этикетом, оберегая кристальную чистоту души моей, я ногой не ступаю за ворота, и даже, как тебе известно, не каждый родственник может видеть меня. И вдруг в один прекрасный день позволить обмануть себя постороннему! Так опозориться! Право же, как смогу я теперь смотреть людям в глаза?

– Странно! О чем вы говорите? – перебила ее с изумлением Чхун Ун.

– О той самой монашке, про которую ты только что слышала, с чистым лицом и удивительно талантливой игрой на комунго… – начала было барышня и запнулась.

– Так что же эта монашка? – не унималась Чхун Ун.

– Эта монашка, – продолжала барышня, – начала с пьесы «Радужное оперение», сыграла одну мелодию за другой и под конец заслужила похвалу исполнением «Южного ветра». На этом я просила закончить, но она сказала, что есть еще одна вещь, и заиграла новую мелодию: «Феникс ищет свою подругу». Это была песня, которой Сыма Сянчжу зажег сердце Чжао Вэнь-цзюнь. У меня сразу же возникло подозрение, и я присмотрелась: черты лица и манеры совсем не женские. Не иначе, какой-нибудь проходимец, желая полюбоваться весенним цветком, переоделся и проник к нам. Жаль только, что ты была нездорова, а то бы мы вместе посмотрели и вывели бы его