Мифы Западной Сибири. От Оби и Алтайских гор до Старика-филина и Золотой бабы - Татьяна Владимировна Муравьева
Простился он с отцом и матерью, простился с женой и с верным другом, оседлал своего бело-серого коня и пустился в путь.
Вот доехал он до большой реки. Видит – стоит у берега берестяная лодка, сидит в лодке старик-перевозчик. Говорит ему Алып-Манаш: «Дедушка, перевези меня на ту сторону». Покачал старик седой головой и сказал с великой печалью: «О Алып-Манаш, стремишься ты к своей погибели! Многих богатырей перевез я на ту сторону, но ни один из них не вернулся». Ответил ему Алып-Манаш: «Чему быть, того не миновать!» – прыгнул в лодку, потянул за повод коня. Конь уперся всеми четырьмя копытами, но Алып-Манаш заставил его войти в воду, и тот поплыл рядом с лодкой.
Причалили они к другому берегу. Старик-перевозчик сказал: «Прощай, Алып-Манаш!» – и не успела упасть слеза, повисшая на его реснице, как богатырь вскочил на коня и скрылся из виду.
Скачет Алып-Манаш по долине – будто сто богатырей скачут. Рассыпаются под копытами его коня каменные горы, появляются глубокие озера. На закате увидел Алып-Манаш дым над стойбищем Ак-Каана. Конь остановился на всем скаку, будто корнями в землю врос. Говорит Алып-Манашу: «Повернем обратно, хозяин! Посмотри – к стойбищу ведет много следов, а назад ни одного. Там тебя ждет погибель».
Рассердился Алып-Манаш на коня, закричал грозным голосом: «Ах ты шкура с потрохами! Живым мне остаться или погибнуть – не твоя забота!» – и хлестнул его нагайкой. Вихрем взвился бело-серый конь. Полетел быстрокрылой птицей, понесся бурным потоком.
Возле стойбища Ак-Каана сошел на землю Алып-Манаш. Расседлал коня, лег на траву, подложив под голову седло, и заснул богатырским сном. Смотрит конь на спящего Алып-Манаша и плачет горючими слезами. «Прощай, хозяин! – говорит. – Вряд ли суждено нам еще увидеться!» Обернулся он яркой звездой и улетел на небо.
На следующее утро четыре пастуха Ак-Каана погнали его табуны на высокую гору. Глянули сверху на долину и диву дались – вырос в долине за ночь огромный холм. Вокруг холма ветер гуляет, рвет с корнями высокие деревья, гонит воду в реках назад – от устьев к истокам.
Поспешили пастухи к Ак-Каану, рассказали о чуде. Не поверил им Ак-Каан, закричал: «Лжете, бездельники! Не может такого быть» – и одним ударом меча снес головы трем пастухам. Увидел это любимый слуга Ак-Каана, семиголовый людоед Тельбегень. Хоть и был он свиреп, но пожалел четвертого пастуха и сказал: «Позволь, великий хан, мне посмотреть, что там случилось».
Оседлал Тельбегень своего синего быка, направился в долину. Едва выехал на открытое место, налетел на него могучий вихрь и повлек за собой. А следом полетели столетние деревья и огромные камни. Распахнул людоед от удивления все свои четырнадцать глаз. Покрылась грудь синего быка пеной. Затянуло их обоих в черную пещеру. Но тут вихрь повернул в другую сторону, и Тельбегеня с быком выбросило наружу. Высунув язык, понесся синий бык подальше от пещеры, одним духом взбежал на высокую гору. Только тут осмелился Тельбегень оглянуться. Видит – спит в долине, подложив под голову седло, Алып-Манаш, спокойно дышит во сне. Вдохнет – влетают ему в ноздри деревья и камни, выдохнет – вылетают обратно.
Поскакал Тельбегень к Ак-Каану и сказал ему: «Беда, великий хан! Спит в долине богатырь, подобного которому мы не видывали».
Собрал Ак-Каан свое черное войско, велел убить богатыря, пока тот не проснулся. Натянули воины тугие луки, полетели в Алып-Манаша острые стрелы. Но будто в камень ударились стрелы – только наконечники затупились. Стали черные воины метать в Алып-Манаша тяжелые копья. Словно стеклянные, разлетелись копья на множество осколков.
Взревел от ярости Ак-Каан. Подскочил к Алып-Манашу, ударил наотмашь своим мечом. Сломался меч, а богатырь даже не проснулся. Приказал тогда Ак-Каан вырыть яму в девяносто сажен. Заковали воины спящего богатыря в тяжелые цепи и, поднатужившись, столкнули в яму.
Ровно год проспал Алып-Манаш – сбылось проклятие его старого деда. Через год проснулся. Смотрит – кругом темно. Давят грудь тяжелые цепи. Охватило богатыря великое горе, и запел он печальную песню. Вспоминает в песне Алып-Манаш родной край и отца с матерью, молодую жену Чистую Жемчужину, верного друга Ак-Кобона и любимого бело-серого коня.
Далеко разносится его песня. Со всего Алтая сбежались к глубокой яме звери, слетелись птицы. Все слушают, как поет Алып-Манаш, и плачут от жалости.
Белый гусь сложил широкие крылья и опустился в яму, прямо в руки Алып-Манашу. Забилось от радости сердце богатыря, да так сильно, что лопнули тяжелые цепи. Погладил он белого гуся и сказал: «О мой добрый гусь, мой верный друг! Ты можешь летать по небу, можешь плыть по воде. Отправляйся, воздушный конь, в мой родной аил, отнеси, водяной иноходец, всем, кто там живет, весть от меня».
Написал Алып-Манаш на белом его крыле письмо, и взмыл белый гусь высоко в небо, полетел быстрее стрелы.
Поздним вечером выглянула Чистая Жемчужина в окно. Видит – затмилась луна, закрыл ее крыльями белый гусь. Опустился он в руки к молодой жене Алып-Манаша. Прочла она письмо мужа на белом крыле, поспешила к свекру и свекрови. Те позвали Ак-Кобона. Он сказал: «Нет у меня друга дороже Алып-Манаша. Я спасу его или погибну».
Стал Ак-Кобон собираться в путь. Мать Алып-Манаша, старая Ермен-Чечен, дала ему в дорогу всякой еды, а для Алып-Манаша напекла лепешек. Когда месила тесто, приговаривала: «Пусть эти лепешки дадут великую силу тому, кто их съест».
Вот скачет Ак-Кобон на быстром коне. Переправился через большую реку, миновал крутые горы. Устал, проголодался. А еда у него кончилась. Взял он и съел лепешки, испеченные матерью Алып-Манаша. Чувствует: прибыло у него силы втрое. И тут подумал Ак-Кобон: «Если Алып-Манаш умрет, стану я самым сильным богатырем на Алтае».
Вскочил он на коня, в три прыжка достиг ямы, где томился Алып-Манаш. Ни слова не сказал Ак-Кобон другу, а сдвинул с места большую гору и обрушил в яму.
Потом поскакал он назад. Вот подъезжает к родному аилу, качается в седле, будто от горя, заливается лживыми слезами. Говорит Ак-Кобон отцу и матери Алып-Манаша, его молодой жене и всем людям в аиле: «Не успел я спасти своего верного друга, всего на один день опоздал. Не дождался меня Алып-Манаш, закрылись навеки его глаза».
Плачут старые родители Алып-Манаша, плачет его молодая жена.
А
