«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз
РАЗДЕЛ XXII,
в котором рассказывается о батареях парового отопления, поездке в Париж, Ию, которая поднимает занавес над загадочностью Сидалковского, разочарование и охлаждение, пистолет, «Застенчивую красавицу», гениальные вещи, механизатора широкого профиля, медяки, юбку, французскую сдобную булочку, посыпную сахарную
— Сидалковский, — говорила Ия, — я вам не мама и не Тамара.
— Я знаю, — спокойно ответил Сидалковский. — Вы что-то среднее между ними.
— Сидалковский, — угрожающе повторила она. — Вы шутите с огнем!
— И это я знаю. Но и огонь, Ие, не вечен, как, скажем, батареи парового отопления. Они время от времени тоже охлаждаются.
— Что вы этим хотите сказать?
— Только одно: наступило лето, отопительный сезон закончился…
— Вы хам!
— Вы меня с кем-то путаете! Ни к Хаму, ни к Иагофету, как и к Симу, я не имею никакого отношения. Я имел прямое отношение к вам в свое время, но…
— Доказывайте, — Ия села в единственное кресло Сидалковского и, демонстративно пуская дым, посмотрела в его красивые глаза.
— Ие — мягко сказал Сидалковский. — В рамках возможного я честный и порядочный человек. Я играю в честную игру, не выходя из рамок. Вы же начинаете ломать их и претендуете на большее… Дважды жениться — это роскошь. Это все равно, что брать в кредит две дорогие вещи на одну малую зарплату. Я себе этого позволить не могу…
— Но я не шлюха…
— Ие, — Сидалковский подошел к ней и опустился на колени. — Вы меня обижаете. Зачем так резко? Можно сказать же ласковее. По-европейски…
— Идите вы к чертям со своей Европой!
— Но мы, Ие, живем тоже в Европе. Вы когда-нибудь над этим задумывались?
— Сидалковский, — вдруг тихо произнесла она. — Я вас люблю. Я без вас не могу… Я привыкла к вам, а вы меня в последнее время все время избегаете… Вы где-то ночуете, вас целыми днями не бывает дома… Я без вас чувствую себя…
— Не нужно этих монологов: все, что делается, — помните, только к лучшему. Я избегаю вас, чтобы вам стало легче… Чтобы вы привыкли к будущему… Я на вас жениться не смогу, Ие. У меня еще осталось немного совести. Я скромный и второй раз не смогу посмотреть вашей мамочке в глаза… Я не выдержу этого. Я не переживу…
— Но мы… Мы можем уехать, Сидалковский…
— В Генуе я уже был. В Венеции тоже. Прекрасные города! Но мне больше нравится Киев… Я еще не был в Париже, но туда вы не сможете организовать поездки…
— А если смогу?
— Это вы серьезно?
— Полностью. У нас в тресте есть путевки…
— Тогда я согласен, Ие… Но только после Спиридоновки… Я сначала съезжу в Спиридоновку, а потом мы с вами махнем в Париж… Но не совсем. Вы ведь знаете мой непостоянный характер… С моим характером и в Париже долго не проживешь. Да и всего, как говорила одна моя знакомая из Тулузы, Париж имеет больше славы, а Киев — красоты. А я, как вы знаете, не так люблю славу, как красоту…
— Боже, какой вы шут, Сидалковский, какой вы шут!
— Вы во мне разочаровались?
Ия молчала. Сидалковский встал и посмотрел на нее.
— Ее, я не большой Гейн. У ваших красивых ног я не могу ни плакать, ни рыдать…
— Конечно, вы только насмехаетесь…
— Я не смеюсь. Мой смех сквозь слезы. Но кому это сейчас нужно? Теперь, Ие, плакать не модно…
— В Европе не плачут, — передразнила она его.
— В Европе, Ие, плачут. А мы смеемся. Вашу руку, Ие! Но предупреждаю, не навсегда. Чтобы потом вы меня не упрекали. Будем вести честную игру: вы мне нравитесь, пока нравитесь. Я тоже вам. Как только придет конец любви и начнется большая, скажем, неприязнь, будем прощаться без упреков и рыданий.
Сидалковский переоделся, взял на плечи новенький рюкзак и, поцеловав Ию как младшую сестру, которую оставили для ухода, направился на вокзал.
— Я вас проведу, Сидалковский. Если вы, конечно, не возражаете…
— Ие?! Против вас? Вы надо мной насмехаетесь!
— Сидалковский, с вами можно говорить серьезно?
— А как мы до этого говорили?
Она не ответила. Ия думала о чем-то своем. Сидалковский думал о том, как они будут ловить тех ондатр и ежей и справятся ли со своей задачей. Филарет Карлович долго не разрешал брать амфибию. Говорил, что это еще не приданое Грака. И вообще, он его никогда не будет. Но Чудловского уговорила Зося, мотивируя тем, что об этом просил Ковбик.
— Куда же вы поедете? — спросил тогда Филарет Карлович.
— В Спиридоновку.
— В Спиридоновку? — переспросил Чудловский как-то испуганно, и Сидалковский почувствовал, что там кроется еще какая-то тайна. — Вы бы лучше съездили в Харламповку. Это ближе, там больше болот и лесов.
— Мы подумаем, — ответил Грак.
— А что тут думать? Езжайте, куда говорю! — рассердился Чудловский.
— Мы так и сделаем, — заверил его Сидалковский, многозначительно наступая на большой ботинок Грака. — Поедем в Харламповку, — заверил он Филарета Карловича, хотя в душе уже твердо положил себе навестить загадочную, как и все Чудловского, Спиридоновку…
— Ие, — Сидалковский взял ее за руку. — Я сейчас у Кобылятин-Турбинный. А оттуда с Граком в командировку…
— У вас есть женщина, Сидалковский? — взглянула она ему в глаза…
Сидалковский, закрыв их, отрицательно покачал головой.
— Не лгите, Сидалковский. Я чувствую…
— Давно вы, Ие, чувствуете то, чего я не чувствую?
— Я по вашим глазам вижу!
— Но я же их зажмурил…
— Все равно, Сидалковский. По вас видно.
— Ладно, Ие. Я вас обнимаю и целую, как прежде. До свидания. Нас ждут подвиги во имя науки и экспериментов.
— Подождите, Сидалковский. Еще не все…
— Что еще? — насторожился он. — Сейчас будете бить?
— А вы трус, я вижу.
Сидалковский не ответил. Но в ее голосе почувствовал нечто неприятное и неожиданное.
— Я забыла сказать: вам пришло письмо. От матери… Что же вы выдаете себя сиротой? Мать переживает… Я позволила себе прочесть… Хотя бы написал и ей письмо, когда… Если нет возможности приехать, — на слове «смоги» она сделала укоризненное ударение. — И, кроме того, я никогда не думала, что вы…
— Хватит, — вдруг разозлился Сидалковский, догадываясь, о чем она дальше хочет сказать. — Где письмо?
— Вот, — Ия открыла сумочку и молча подала.
Сидалковский взглянул на конверт, и кровь ударила ему в лицо… Догадка его подтвердилась. Он вскочил на ступеньку электрички и, не прощаясь, пошел в вагон.
