Смертельный код Голгофы - Филипп Ванденберг

Неуверенно, почти беспомощно Фелиция отложила конверт в сторону и снова взялась за старые фотографии: Арно и Фелиция в Нью-Йорке, на острове Маврикий, в Равелло на фоне отеля. Вдруг ей представилось, как будто тот мужчина на фотографиях — другой человек. В одно мгновение ее печаль превратилась в гнев, озлобленность на себя саму, ведь она даже наполовину не была так хитра, как думала, во всяком случае слишком наивна, чтобы замечать, какими прибыльными делами занимался Арно. Ну почему же, почему он оставил ее в неведении относительно этой суммы?

Держа фотографию Арно на пляже в Хургаде, Фелиция вдруг задалась вопросом: кем был в действительности этот человек в плавках, за которым она четыре года была замужем? Аферист? Мошенник? В бессилии она вынуждена была сознаться самой себе, что по-настоящему она вовсе не знала мужа. Ну хорошо, они любили друг друга, довольно сносно занимались сексом и почти не ссорились; но можно ли после этого заявлять, что они друг друга знали?

Если оценивать объективно, у них было слишком мало времени, они редко бывали вдвоем. Арно месяцами пропадал на Востоке, руководил раскопками в Сирии и Израиле, а когда приезжал домой, диктовал бесконечные отчеты или корпел над книгами. Ее собственная жизнь ненамного отличалась от его. Вечно на колесах, она продавала полотна, скульптуры и предметы мебели коллекционерам по всей Европе. Ее деликатность и умение хранить тайну ценили и высоко оплачивали. С помощью Фелиции коллекционерам удавалось оставаться анонимными, избегать налогов и обходить стороной дорогие аукционные дома, которые за свои услуги требовали до двадцати четырех процентов. Сама она брала семь процентов от цены произведения искусства, поэтому в определенных кругах ее прозвали «мисс Семь Процентов».

Этим утром ей определенно стало ясно, что они были с Арно женатыми одиночками. У них были друзья, но у каждого свои.

Она терпеть не могла его друзей, а ему не нравились ее. Она считала их скучными учеными, которые жили только для науки. К слову сказать, эта наука едва была способна держать их на плаву. Он называл ее друзей сумасбродами, которые не знали, куда девать деньги. Правда, на этой благодатной почве, на которой ломают копья и распадаются многие браки, им так и не удалось поссориться. Хотя этот факт и граничил с чудом, что заставило ее задуматься.

Смерть Шлезингера в одно мгновение предстала для нее в другом свете.

* * *

Гропиус был совершенно выбит из колеи, дела у него шли вкривь и вкось. Чем больше он размышлял, сидя дома один, тем больше убеждался в своей абсолютной беспомощности.

Зазвонил телефон.

— Прокурор Реннер, — раздалось в трубке.

«Вас мне только не хватало», — хотел сказать Гропиус, но тут ему в голову пришла мысль получше, и он вежливо спросил:

— Чем могу помочь? Есть что-то новое?

— Новое? Профессор, вы еще не читали утренние газеты?

— Нет, — ответил Гропиус, — и не собираюсь читать это дерьмо.

— А зря, вам бы это не помешало, хотя бы в ваших личных интересах. Что скажете на этот заголовок: «Больной — жертва мафии»?

Ответа не было.

— Вы поняли меня? — осведомился Реннер после почти бесконечной паузы.

— Да, — ответил Гропиус, помедлив. Он понимал, что с этого момента ему нужно будет очень тщательно обдумывать каждое слово.

— И что вы на это скажете, профессор?

— Я считаю, что это просто-напросто невозможно. Не в нашей клинике! И вообще, я не вижу никакого смысла препарировать донорский орган, чтобы убить пациента.

— Я думаю по-другому. Я назову вам самые разные мотивы, которые могли бы двигать этими людьми.

— Очень любопытно, господин прокурор!

— Например, такое вероломное убийство было предостережением для вас, чтобы вы согласились с ними сотрудничать.

— Надеюсь, это несерьезно, господин прокурор. Вы же не считаете, что я сотрудничаю с мафией.

— Я вообще ничего не считаю, профессор Гропиус! Вы знаете некоего доктора Праскова?

Гропиус испугался. Путаница, уже пару дней как поселившаяся в его голове, сделала его пугливым.

— Прасков? — переспросил Гропиус в нерешительности. — Каким образом он связан с этим делом?

— Я спросил у вас, знакомы ли вы с доктором Прасковым!

— Да. Шапочно. Мы частенько играли с ним в гольф и иногда пропускали по рюмке.

— Так-так. Как известно, лучшие сделки заключаются именно во время игры в гольф.

— Что значит — сделки? Прасков — пластический хирург. Он зарабатывает тем, что делает уколы красоты богатым дамам и подсовывает им силикон в нужные места. Он занимается своим делом, а я — своим. Я не понимаю вашего вопроса. Каким образом Прасков может быть связан с этим делом?

— Об этом я вас хотел спросить, профессор. Нелегальная торговля донорскими органами целиком и полностью находится в руках мафии. По данным Управления уголовной полиции, в Западной Европе действуют три соперничающие друг с другом банды, которые достанут вам за большие деньги любой желаемый орган для трансплантации. Хоть сердце на заказ, хоть печень — доставка в течение двух недель. Убийство для них не вопрос, они в прямом смысле шагают по трупам.

— Вполне может быть; но не каждый врач в Германии мафиози!

— Конечно, нет, — возразил Реннер и с некоторым триумфом в голосе добавил: — Но тогда, может, вы сможете мне объяснить, почему доктор Прасков так внезапно исчез?

— Что значит «исчез»?

— Уехал ночью. Сегодня утром мы обыскали его клинику в Грюнвальде. Просто нет слов! Вся обстановка и аппаратура на месте, в лучшем виде, но нет ни одного документа, ни одной бумаги, которая могла бы пролить свет на его деятельность. Что вы на это скажете, профессор?

У Гропиуса перехватило дыхание. Действительно, очень странно… Вспомнились те загадочные телефонные звонки, голос с магнитофонной пленки, повторявшиеся угрозы… Но Алексей Прасков — мафиози? Прасков был симпатичным парнем, разговорчивым, порой даже забавным и душевным; может быть, это была всего лишь маска, за которой скрывался член мафиозной группировки. Редко когда убийцы выглядят именно так, как их представляют. Личные трагедии, Гропиус всегда знал это, не поддаются ни логическому, ни вероятностному анализу. Они обрушиваются на человека так же внезапно, как гроза в жаркий летний день. Их невозможно заранее рассчитать и избежать.

— Я совершенно растерян, — сказал Гропиус, чтобы прекратить затянувшееся молчание.

— Я бы на вашем месте тоже растерялся, — холодно возразил прокурор, — во всяком случае для вас это выглядит нелучшим образом. Но вы можете исправить ситуацию, если сделаете признание…

— Признание? — У Гропиуса сорвался голос. — Какое признание? Мне подсовывают отравленный орган, и вы требуете от меня — я должен сделать признание. Что, черт возьми,