Под зонтом Аделаиды - Ромен Пуэртолас

Наш с Мишелем второй ужин вдвоем не был таким чарующим, как первый. Он состоялся в камере следственного изолятора города М. под бдительным надзором охранника, который наблюдал за нами через зарешеченное окно в двери.

В этот раз не было ни паэльи, ни шампанского, только бутерброд с огурцом, который мне наспех сварганила Катрина перед моим уходом из рабочего кабинета. Зато бутерброд был свеженький и питательный – отличный перекус, когда у тебя мало времени.

– Что это за история со страховкой, Мишель? Ты представляешь, как я обалдела, узнав о ней?!

Я закурила сигарету. Настроение у меня было совсем не такое, как в прошлый визит, он это почувствовал и теперь тоже держался иначе. Беспечность, с которой Мишель относился раньше к судебному преследованию, уступила место тому, что я приняла за беспокойство. Он казался взволнованным и огорченным, оттого что разочаровал меня. Как будто мое благополучие в глазах Мишеля было выше его собственного.

Он задумчиво поковырял отставшую щепку на деревянном столике и повторил:

– Я не был знаком с той женщиной.

– Я не смогу защищать тебя в суде, если ты будешь скрывать от меня важные факты, – отрезала я. – Важнейшие. Такие, как, например, статус выгодополучателя по договору о страховании жизни женщины, которую ты якобы не знал и которая теперь убита.

Я была взвинчена, но от моего внимания не укрылось, что Мишель притих в полутьме и старательно отводит взгляд. Иногда мужчин одолевает какой-то особый вид трусости, на которую ни одна женщина не способна.

Я затянулась сигаретным дымом и через несколько секунд продолжила:

– У полиции была фотография, сделанная на площади, теперь у них есть мотив, и, если хочешь знать мое мнение, это самый убедительный из мотивов – деньги.

– Понимаю.

Он сказал это тоном ребенка, которого наказали в школе. И его поведение окончательно вывело меня из себя.

– Да неужели? – рявкнула я. – И что же ты понимаешь, Мишель?

– Черные перчатки на той фотографии, а теперь еще и страховка, оформленная жертвой. Похоже, все улики против меня.

– И это все, что ты можешь мне сказать? Будешь сам разыгрывать жертву? Может, все-таки дашь хоть какое-то объяснение, которое мне тоже поможет понять и помочь тебе?

Мишель покачал головой. Казалось, он хотел что-то сказать, но в последний миг передумал. Он был подавлен, не знал, что говорить и что делать дальше. Ни дать ни взять наказанный в школе мальчишка. Мне захотелось влепить ему пощечину за то, что он перестал вдруг быть настоящим мужчиной, который мне снился ночами, надежным мужчиной, который не давал мне, пьяной, упасть; тем самым мужчиной, с которым я занималась любовью; мужчиной, подарившим мне розовый куст, чтобы на нем распустились самые красивые розы в мире.

Но вместо пощечины я нанесла удар словом.

– Кристиан бил свою жену, – сказала я. – И она хотела от него уйти.

У Мишеля заблестели глаза, белки снова контрастно обозначились на фоне черной кожи. Он приоткрыл рот от удивления, и это удивление не было поддельным.

– Ты знал Розу, Мишель, – констатировала я. – Вы были знакомы, не отпирайся. Поэтому она и застраховала свою жизнь в твою пользу. Кто ты такой, Мишель?

Он не ответил, но выражение его лица кричало о том, что я права.

В такси я воспользовалась свободным временем, чтобы привести в порядок свои мысли. Что еще Мишель от меня скрывает? И зачем ему что-то скрывать? Потому что он убийца? Неужели я оказалась настолько слепа? Могла ли я до такой степени лишиться способности критически мыслить из-за какой-то прихоти сердечной? Нужно было успокоиться и держать свои чувства в узде. По крайней мере до тех пор, пока я не выясню всю правду о Мишеле и о его роли в деле Розы Озёр. Между ними была связь, это не подлежало сомнению, поскольку жертва застраховала свою жизнь в его пользу, и, разумеется, не без причины. Каким образом Мишель мог бы получить страховые деньги Розы и не навлечь при этом на себя подозрение в убийстве, в чем его, собственно, уже заподозрили? Сколько ни ломала я голову, додуматься до более или менее подходящих ответов не могла. Одно было очевидно: отделаться от этих вопросов просто так и при первой же возможности снова безоглядно отдаться его поцелуям, рукам, глазам я уже не сумею. «Будь благоразумна, – призвала я себя, – этого человека обвиняют не в краже апельсина, а в убийстве! В убийстве молодой женщины…» – и топнула ногой от ярости. Почему сейчас, когда я обрела настоящую любовь, мне приходится выбирать между чувствами и здравым смыслом? Будь проклят этот выбор, который навязала мне судьба!

«Думай, думай, – твердила я себе. – Роза знала Мишеля, это установленный факт». Но сделать шаг дальше, от их знакомства до решения Розы застраховать свою жизнь на изрядную сумму в десять с лишним тысяч франков и назначить Мишеля бенефициаром, мне было трудно.

В такие мысли я была погружена, когда переступала порог своей квартиры. Клод, едва меня увидев, сообщил, что «полицией обнаружено еще одно важное обстоятельство» и что меня желает немедленно видеть следственный судья.

– Присаживайтесь, мэтр, – велел мне месье Ажа, как только я вошла в его кабинет.

– Предпочитаю постоять.

– На вашем месте я бы все-таки присел.

Его ледяной, уверенный тон меня напугал, и я послушалась.

– Должно быть, дело чертовски важное, если вы потрудились вызвать меня сюда… – проговорила я.

– У меня две новости. Обе плохие. С какой начать? – Судья осклабился, довольный собственной шуткой. – Первая плохая новость – плохая для вас, разумеется, – продолжил он, не дожидаясь моего ответа, – заключается в том, что мы нашли страницы, вырванные из одного личного дневника.

Я сразу вспомнила о той ночи, когда насчитала дюжину страниц, отсутствующих в красной тетрадке Розы. Неужели речь идет о ее дневнике и страницы правда нашлись? Что же она там написала, если судья передал мне срочный вызов?

Месье Ажа не замедлил вывести меня из ступора, подтвердив худшие опасения:

– Думаю, не ошибусь, если речь идет именно о тех записях, которых не хватает в том самом дневнике, что вы дали мне недавно прочитать… Кстати, вы должны его вернуть нам, поскольку это существенная улика в уголовном деле.

– Да что вы? В прошлый раз вам это не пришло в голову. Мне показалось, вы ни в коей мере не сочли дневник жертвы существенной уликой. Вы даже не были уверены, что он написан Розой Озёр…

– Зато