Искатель, 1998 №2 - Игорь Христофоров

У него было усталое безразличное лицо. Казалось, что если бы Серебровский даже появился, он бы этого не заметил. Но Павел хорошо знал обманчивость этих безразличных лиц.

— Курьер до сих пор не вышел, — все так же глухо продолжил водитель.

— Ты длинного имеешь в виду? — принимая недопитую чашку от Павла, спросил парень на заднем сиденье.

— Только он один пять раз входил и выходил из клуба.

Павел подсел в машину «наружки» пять минут назад, и весь этот диалог адресовался явно ему одному.

Музыка вытекала через узкие двери дома культуры на улицу и на издохе доползала даже до «Жигулей», стоящих на противоположной стороне улицы. За пять минут она отыскала где-то внутри Павла ненависть и медленно, на странных дрожжах, поднимала ее все ближе и ближе к горлу.

— Может, стекло поднимем? — попросил он водителя.

— Не положено по инструкции.

— Ты про себя что-нибудь напевай, — посоветовали с заднего сиденья. — Тогда и уши эту отраву не проглотят.

— Чего вы взбеленились? — с хрустом потянулся в пояснице водитель. — Раз молодежи нравится, значит, нормальная музыка. Мы тоже лет десять назад, когда такие же были, ламбаду танцевали, а по телику эти танцульки развратом считали. Ничего— проехали.

— В ламбаде хоть мелодия какая-то есть, — пробурчал Павел. — А тут одно и то же, одно и то же. По полчаса…

— Они от этого и прикалываются, что по полчаса, — защитил молодежь водитель. — У них это хаус-культурой называется, то есть домашней культурой. Они здесь себя как дома ощущают. Техно и рейв — их воздух…

— Пусть бы дышали своим воздухом. Никто б их не трогал, если б они наркоту не глотали, — не согласился парень с заднего сиденья.

— Да-а, это плохо, — на выдохе ответил водитель. — У нас такого не было. Ну, только если чуть-чуть, и то у единиц…

— А у них всех наркота — друг.

— Ты имеешь в виду «drug»[1]?

— Все на Америку равняемся! А у них, я сам читал, губернатор штата Флорида своим законом запретил ночные техно-вечеринки. У них теперь за рейв-пати сажают.

— Да-а, — протянул водитель. — Грубо говоря, теперь в Америке по сравнению с нами — тоталитаризм. Во всяком случае, свободы гораздо меньше…

— Смотри, одного уже выворачивает, — пальцем, всплывшим у левого уха Павла, показал парень с заднего сиденья на левый угол дома культуры.

Там, скорчившись, рвал на асфальт мальчишка с ярко-голубыми волосами, собранными над макушкой в подобие древнегреческого шлема. Слева и справа над ушами голова была обрита налысо.

— Знаешь, как эта прическа называется? — спросил тот же парень Павла.

— Я у мамы дурачок?

— Нет. Ирокез!

— Индейцы, что ли, носили?

— Не знаю. А называется ирокез.

Мальчишка с прической индейца прошлого века дергался, извергая из себя что-то вязкое и тягучее, и коричневый рюкзачок на его спине подпрыгивал и будто бы бил по спине своего глупого хозяина. Рядом стояли парни и девчонки с такими же рюкзачками и такими же по-петушиному крашеными гребнями волос и раскачивали их в безудержном смехе.

— Уроды какие-то, — обозвал их парень с заднего сиденья. — Чего они смеются?

— Это экстези в них смеется, — ответил за водителя Павел. — Наглотались таблеток.

— Длинный вышел с черного входа, — первым заметил парень с заднего сиденья. — С ним — дружок Серебровского.

Человечек в кожаной куртке первым сошел со ступенек и направился через двор к своему «Мерседесу», а к долговязому, сразу забыв о рыгающем товарище, бросилась группка с рюкзачками. Они обступили его как цыплята хозяйку, вошедшую в курятник. Их тонкие шейки вытягивались еще сильнее, чем у проголодавшихся цыплят. Руки долговязого разошлись в стороны от его грязной джинсовой куртки, и рюкзачки на спинах парней и девчонок прямо на глазах у Павла вроде бы стали тоньше и щуплее.

Парню в кожаной куртке осталось пройти метров десять до черного, трехсотого по модификации, «мерса», и тут Павел ощутил, что сейчас что-то должно произойти. Он уже не раз замечал, что если что-то должно пойти не так, то оно не так и пойдет. И когда из-за кустов у тротуара пробкой выскочил действительно похожий на пробку пухленький мужичок, во рту нудной струной заныл зуб.

— Чего это он? — только и успел спросить водитель.

— Это Кравцов! — узнал человека-пробку Павел и оттолкнул от себя дверцу.

— Кто?! — одновременно выкрикнули оба офицера «наружки».

Их вопрос Павел уже не слышал. Он понесся, на ходу расстегивая куртку, на Кравцова. Музыка, которая здесь, на улице, должна была ощущаться громче и напористее, вообще исчезла из ушей. В них свистело какое-то странное существо, издевающееся над Павлом. А в левой щеке в такт свисту иголкой колола боль. Она будто бы хотела пробить кожу и все-таки рассмотреть, куда бежит хозяин.

Без слов, с хыканьем, разорвавшим грудь, Павел бросил себя на Кравцова, когда тому оставалось метра три до парня в кожаной куртке, и сбил на асфальт. Из правой руки Кравцова вылетело что-то серебристое, похожее на птицу, перевернулось несколько раз в воздухе и со звоном ударилось о бордюрный камень.

— Отдай нож! — заорал Кравцов и, по-черепашьи выкарабкиваясь из-под Павла, потянулся в сторону, где упало его единственное оружие.

— Что?! В чем дело?! — только сейчас обернулся парень в вареной кожаной куртке, сорвал с коротко остриженной головы наушники и стал пятиться к «Мерседесу», не в силах оторвать взгляд от барахтающихся людей.

— Пу…пусти, гад… пу…пусти, — хрипел Кравцов.

Он уже на метр протащил на себе врага, но самого врага как бы и не ощущал. Во всем мире для него существовали теперь только три вещи: он, нож и парень в вареной кожаной куртке.

— Уб…бью, все равно уб…бью, — обещал он этому парню.

А тот, уже поняв, что дерутся не пацаны-наркоманы, а два здоровых мужика, И при этом один обещает кого-то убить, спиной ткнулся в холодный металл машины, нащупал в кармане пульт, нажатием кнопки снял сигнализацию и под взвизг «Мерседеса», освободившегося от своего электронного сторожа, рванул на себя дверцу.

— Ты чего?! — подбежали оба офицера наружки и, еле оторвав Павла от Кравцова, поставили его на ноги.

— Он убил мою жену! — с криком бросился в сторону «Мерседеса» Кравцов и ударил с замаха по стеклу со стороны водителя.

Автомобиль беззвучно тронулся с места и, за пару секунд набрав нешуточную скорость, вошел под визг шин в левый поворот и вылетел со двора дома культуры на шоссе.

— Держите его! — показал Павел на Кравцова.

Офицеры «наружки» ему вообще не подчинялись. У них и звания-то были повыше, чем у него. Но в голосе Павла звучала такая надрывность, что