Красота требует средств - Балычева Галина

— Я рад, — произнес он. — Теперь можно и помереть спокойно.

Он сказал это так искренне, что я даже поверила в его приближающуюся кончину и собралась пустить слезу.

Но в этот самый момент ночную тишину замка неожиданно прорезал дикий женский крик. Я непроизвольно вздрогнула и схватилась за Димкину руку.

— Господи, что это?

Крик доносился откуда-то из соседнего крыла замка, как раз оттуда, где находилась Ленкина и Пьерова спальня. И в этой связи в мою голову закрались самые нехорошие подозрения.

Неужели опять покушение на Ленку?

В растерянности я взглянула на Димку, потом на умирающего Фиру, который временно перестал умирать и, приподнявшись на локте, нацелил свое левое ухо — оно у него лучше слышит — на входную дверь.

— Чтой-то? — испуганно спросил он. — Кто это там кричит?

Глупый вопрос. Откуда мы знаем, кто там кричит?

Впрочем...

Ничего больше не говоря и ничего не объясняя, я опрометью кинулась вон из спальни.

И хотя, может быть, правильнее было бы сейчас остаться у одра умирающего Фиры. Все-таки он мой родственник, а кто там кричит, еще не известно. Но ему, Фире, в настоящий момент, кажется, уже несколько полегчало, и на умирающего он совсем не похож. А вот Ленка... Не она ли там кричит?

Мое воображение стало рисовать картины одну ужаснее другой. Я уже представила себе, что найду сейчас Ленку, задушенную капроновым чулком или с перерезанным ножом горлом, или вообще с простреленной головой. Отсутствие выстрелов меня при этом не смущало.

В коридоре уже было полно народу — крик разбудил многих. Все выскочили из своих спален кто в чем был: кто в халате, кто в пижаме, а кто и просто в полупрозрачном ночном неглиже. Последние сделали это наверняка намеренно — им было что показать.

Среди них я увидела Ленку. Правда, она была не в халате и не в пижаме, а все еще в своем карнавальном костюме. Но главное, что она была жива и здорова и вместе со всеми металась по коридору в поисках источника крика.

— Ты жива?! — обрадовалась я, увидев подругу. — А я подумала, что это ты кричишь.

— Я и сама чуть было так не подумала, — мрачно пошутила Ленка, — но кричат где-то в левом крыле. Кто бы это мог быть?

Крик действительно доносился откуда-то из глубины замка и, между прочим, не прекращался ни на минуту. Женщина кричала самозабвенно и от души.

В этот момент рядом с нами появился Морис. Он еще тоже не снимал своего карнавального костюма и был одет в бархатный голубой колет с серебряной вышивкой. Однако ни серьги в ухе, ни белого кружевного воротника на нем уже не было. Эдька, тоже полностью одетый, крутился рядом.

Видно, после того, как они уложили пьяного Пьера в постель, они втроем — Морис, Ленка и Эдька — вернулись обратно в Морисов кабинет и продолжили прерванную вечеринку.

— Господи, да кто это там кричит? — взволнованно спросила какая-то незнакомая дама в бежевом кружевном пеньюаре. — Просто стынет в жилах кровь.

Услышав слово «кровь», я непроизвольно вздрогнула. Только крови нам теперь и не хватало.

И тут в конце коридора появилась бегущая и орущая молодая женщина. Из всей одежды на ней трепыхался один только коротенький полупрозрачный пеньюарчик, который не только не скрывал всех ее небесных прелестей, а даже, наоборот, активно их подчеркивал.

— Ого! — вырвалось у Эдьки, когда он увидел эту полураздетую девицу в своеобразном пеньюарчике с разрезами в самых неожиданных местах.

И тут нельзя было с ним не согласиться. Это действительно было — «ого!»

Похоже, что этот пеньюарчик девица приобрела в каком-нибудь секс-шопе, потому что в обыкновенном магазине такую «красоту» вряд ли сыщешь.

Я тоже поначалу сосредоточилась исключительно на одежде орущей девушки — все-таки зрелище было не рядовое — и даже не взглянула на ее лицо. Зато когда взглянула, то была поражена не меньше Эдьки.

— Ого-о!! — повторила я вслед за ним, правда, уже другим тоном и посмотрела на Ленку.

Та молча с нами согласилась и, сложив на груди руки, мрачно уставилась на полуголую девицу.

Это была Люсиль. Горничная из дома Лакуров, красавица Люсиль.

Но как она сюда попала?

А девушка между тем всё орала и орала и ничего вразумительного к своему ору не прибавляла. Это была самая настоящая истерика.

— Да замолчи же ты, наконец! — прошипела на нее Ленка. — Что ты орешь?! — И дабы прекратить истерику, с размаху и от души влепила девушке такую увесистую пощечину, что та, отлетев на приличное расстояние, упала на руки подоспевшему к ней Морису.

— О господи, Элен, ты что с ума сошла? — ахнул тот, подхватывая Люсиль. — Зачем ты ее ударила?

— Чтобы прекратить истерику, — ровным злым голосом ответила Ленка. — Или ты хочешь, чтобы она опять заорала?

— Нет-нет, — испуганно замахал руками Морис, — не надо...

А Люсиль после Ленкиной оплеухи сразу же успокоилась и замолчала, и теперь только сильно дрожала и вздрагивала. Впрочем, дрожала она скорее всего от холода. Девушка была практически голой, а в замке еще, кажется, не топили.

— Так что же все-таки случилось? — спросил у нее Морис.

Несмотря на то, что Люсиль уже никуда не падала и твердо держалась на своих стройных ногах, он по-прежнему продолжал обнимать ее дрожащее полуголое тело, хотя никакой нужды в этом, кажется, не было.

— Там... — Люсиль показала в глубь коридора. — Там... — И ничего конкретного к этому не добавив, она взглянула на Ленку и залилась горючими слезами.

— М-да, — озадаченно произнес Морис, — непонятно... — И, оглянувшись назад, кивнул стоявшему рядом с ним Эдьке: — Пойдем посмотрим, что там случилось.

Решительным шагом они направились в глубь коридора, а мы всей толпой двинулись следом за ними.

Идти нам пришлось недолго — всего до конца коридора и вверх по лестнице направо. Там, кстати, на третьем этаже были комнаты прислуги. Или нет, они, кажется, были не на третьем, а на первом этаже. Но не в этом суть. Это было не главное.

Главное, а точнее, кошмарное, заключалось в том, что в одной из комнат, в той, которую занимала Люсиль, в ее кровати мы обнаружили, к нашему полнейшему ужасу, Ленкиного мужа Пьера.

И все бы ничего, хотя, конечно, сам факт пребывания Пьера в чужой постели был вопиющим. Но беда заключалась в том, что Пьер пребывал в этой самой постели, будучи совершенно мертвым. Вот это уже был полнейший кошмар.

Мы-то сначала подумали, что, может быть, он опять напился и поэтому выглядит так непрезентабельно. Но зачем он тогда в чужую постель залез? Уж коли напился, так сидел бы себе дома, в своей кровати. Вернее, лежал бы...

Но когда Морис приложил пальцы к Пьеровой шее, чтобы нащупать там пульс, и ничего не нащупал, стало понятно, что дело принимает серьезный оборот.

Морис сначала в растерянности замер над телом своего кузена, очевидно, не желая верить собственным глазам, но потом очнулся и стал теребить Пьера и требовать, чтобы тот пришел в себя и открыл глаза.

Однако Пьер при этом даже не пошевелился. Да и как он мог пошевелиться, когда у него все лицо уже было синее? С таким лицом редко кто в себя приходит. Все говорило за то, что у Пьера обширный инфаркт миокарда. Впрочем, я не врач и вполне могла ошибаться.

Морис поднял на Ленку испуганные глаза.

— Кажется, он умер, — чуть слышно произнес он.

Та стояла возле стены с побелевшим лицом и прерывисто дышала. Уже второй раз за вечер ей сообщали, что ее муж умер, и она, судя по всему, уже не знала, верить ей в это или нет.

А что тут, собственно, знать? Самой надо посмотреть. В конце концов врач она или кто?

И Ленка тоже вспомнила, что она врач.

— «Скорую», быстро! — заорала она не своим голосом. — Где тут у вас телефон?

Правда, сама она к телефону не бросилась, а подскочила к кровати и, сорвав с Пьера одеяло (нам при этом пришлось стыдливо отвернуться), стала делать ему искусственное дыхание.