Марш-бросок к алтарю - Логунова Елена Ивановна

— Что начнется? — нервно вскинулась Трошкина.

Она оттолкнула протянутую ей тарелочку с тортиком и сунула в рот собственный ноготь.

— Бунт машин, — предсказала я.

Камера снова поехала, трясясь, как телега по булыжной мостовой, и накатила на интервьюируемого.

— Это он, точно! Тот самый рыжий-конопатый, который напал на сынка Ратиборского! — обрадовалась я.

— Алексей Гольцов, — желчно молвила Алка. — Вот красавчик, а? Ты погляди, как принарядился! Любитель костюмированных представлений!

Алексей Гольцов с видом мученика за веру возлежал в подушках, до подбородка укрытый крахмальной простыней. На рыжей голове страдальца белела марлевая повязка, видимо символизирующая собой терновый венец. При этом мученик был аккуратно причесан, гладко выбрит и, судя по удивительно ровному цвету лица, густо напудрен. Бледность кожи и белизна повязки придавали особую выразительность блестящим карим глазам, кроткое и ласковое выражение которых напоминало об олененке Бэмби. Левее подушки высился небольшой флажок с трехцветной эмблемой партии «Свободный выбор». Этот декоративно-символический элемент оживлял картинку и добавлял ей политического пафоса.

— Где-то я это уже видела? — задумалась я, ковыряя тортик.

— В финале патриотического фильма «Как закалялась сталь»! — фыркнула Трошкина.

Я не успела похвалить ее эрудицию. Из динамиков домашнего кинотеатра донесся бархатистый голос Максима Смеловского:

— Ну что, приступим?

— Приступим, — тихо, но твердо (закаленным стальным голосом) ответил Гольцов и сделал такое лицо, словно приступить ему предстояло к взятию Перекопа, не меньше.

Беседу Макса с Алексеем мы с Трошкиной слушали с большим вниманием, я даже недоеденный тортик отставила в сторону. История недавнего нападения на Гольцова негодяев в черных масках в пересказе пострадавшего имела отчетливо фэнтезийный характер. Трошкина, слушая эту страшную-страшную сказку, фыркала, как собака после купания, но от комментариев воздерживалась до тех пор, пока в записи интервью не образовался вынужденный перерыв. У Гольцова зазвонил телефон, он ответил на звонок, а Макс, надеясь, что разговор не затянется, велел Гусочкину не выключать камеру. Трошкина использовала эту паузу, чтобы поделиться со мной своим возмущением.

— Вот врун! — воскликнула она. — Какие шесть бандитов в черных масках?! Откуда шесть? Бандитов в масках было всего двое, и еще мы с Валентином в колготках!

Подружка до сих пор не призналась мне, с кем она ходила в военный поход на Гольцова. Краткое описание «Валентин в колготках» звучало интригующе! Мне почему-то представился мускулистый юноша в телесном трико — из тех, которые козликами скачут по балетным сценам, выбивая вековую пыль из трухлявых досок. Я уже открыла рот, чтобы задать Трошкиной прямой вопрос, но тут Гольцов в своем телефонном разговоре упомянул имя Ратиборского, и это заинтересовало меня больше, чем личность неизвестного Валентина в колготках.

— Тише! — попросила я Алку. — Сделай погромче!

— Это противоречивая команда, — заявила подружка.

— Сама помолчи, а на телике звук прибавь! И отмотай немного назад!

Трошкина пощелкала пультами, увеличила громкость звука и вернула запись к предыдущему эпизоду. Зазвонил телефон, и процесс записи интервью прервался.

— Алло? Да, это я, — важным голосом, мало похожим на тот, которым он рассказывал о драматической встрече с полумифическими бандитами, произнес Гольцов. — Покойного депутата Ратиборского!

Слово «покойного» он заметно выделил.

— Выведи звук на максимум! — попросила я Алку.

Вернуться к началу сцены она догадалась сама. Телефон завопил как резаный!

— Алло? — Гольцов гаркнул, как торговка на базаре.

— Алексей Владимирович?

Голос, доносящийся из телефонной трубки, был слабым, но различимым. Я покачала головой и посмотрела на Гольцова в телевизоре с жалостью. Бедняга! Видимо, он даже не подозревает, что окружающие могут слышать его телефонные разговоры в полной, некупированной версии. А это бывает очень вредно с точки зрения информационной безопасности!

Помню, на заре нашего с Кулебякиным знойного романа у Дениса был такой же громкоголосый мобильник. А он об этом знать не знал, пока однажды не попался, в моем присутствии конспиративно отозвавшись на звонок какой-то бывшей подружки бодрым: «Никак нет, товарищ полковник!» Поскольку я отчетливо слышала, как перед этим «товарищ полковник» томно мурлыкнул: «Приветик, Дениска-ириска, сладенький мой!». МОЙ сладенький получил столько соли на хвост, что живо избавился и от старой подружки, и от предательского мобильника. И с тех пор выбирает средства связи с большой осмотрительностью. А объекты связи ограничивает моей персоной.

— Да, это я, — оглушительно проорал Гольцов.

— Помощник депутата Ратиборского? — негромко, но настойчиво вопросил женский голос в трубке.

— Покойного депутата Ратиборского! — веско поправил Гольцов.

Перепады в уровне звука били по ушам, но я мужественно терпела дискомфорт. Интуиция подсказывала мне, что имеет смысл немного пострадать, это окупится.

— Алексей Владимирович, я жена Александра Сергеевича Пущина.

— Пушкина?! — переспросила слегка тугоухая Трошкина. — Наталья Гончарова, что ли?!

— Цыц!

— Да, и что? — с недоумением проревел Гольцов.

— Алексей Владимирович, вы не знаете, где Сашенька? Он уже три дня не приходит домой, не звонит и сам на звонки не отвечает! — женщина в трубке начала всхлипывать. — Я не знаю, что и думать! На работе его нет, родню и знакомых я всех обзвонила — пропал Саша!

— Я не знаю, чем вам помочь, — Гольцов пожал плечами. — Вам бы, наверное, лучше в милицию обратится.

— Там не принимали заявление, пока трое суток не пройдет, — голос телефонной собеседницы Алексея совсем упал.

— Так ведь уже прошло? Всего доброго! — проорал нечуткий Гольцов и выключил телефон. — Извините. Я готов продолжить.

Трошкина уменьшила громкость и посмотрела на меня вопросительно:

— Кто такой этот Александр Сергеевич, который пропал?

— Не Пушкин, — ответила я, задумчиво потирая подбородок. — Пушкин не пропал, вон тридцать пять томов его сочинений книжную полку прогибают… Ладно, давай дослушаем запись.

Мы дослушали и досмотрели рабочий материал отснятого интервью до самого конца. Но ничего особо интересного из него для себя не вынесли. Трошкина, правда, резюмировала после сеанса:

— Вижу, что этот Гольцов на редкость скользкий тип, карьерист и врун, каких мало!

Но это мне было понятно по умолчанию: другие типы на политическом небосклоне и не задерживаются. Другие либо вообще не поднимаются выше уровня горизонта, либо падают, как метеориты, либо садятся в тундре, как закатное солнышко.

— Надо узнать про Александра Пущина, кто он есть таков, — решила я.

— Или кто он БЫЛ таков! — поправила Алка, распахнув глаза. — Если человек трое суток не появляется дома и никак не дает о себе знать, это плохой признак!

— Да ладно! — я отмахнулась от зловещего пророчества початой бутылкой шампанского. — Далеко не каждый мужик — человек! Наши с тобой любимые мужчины сколько уже отсутствуют? Почти неделю уже! А сколько раз за это время они давали о себе знать?

— Нисколько, — неохотно признала Трошкина.

Она выключила телик, побарабанила ногтями по подлокотнику кресла, искоса посмотрела на бутылку и потянулась за бокалом:

— Налей и мне, пожалуй!

— За отсутствующих здесь мужчин? — понимающе спросила я, разливая по бокалам шипучку.

— За присутствующих здесь дам! — не согласилась с тостом Алка.

Мы допили шампанское, превратили в руины кондитерский Колизей, пожелали друг другу спокойной ночи, в отсутствии любящих мужчин обменялись сестринским поцелуем в щечку, и Алка ушла к себе. Оставшись одна, я сделала контрольный звонок в Бурково, успокоила родственников сообщением, что на данный момент у меня все в порядке, и легла спать.

Среда

1

Сержик Мызин бочком, как благородная барышня в дамском седле, сидел на подоконнике, смотрел на улицу и с грустью думал о том, что не так он представлял себе работу в Конторе. Сержик был глубоко разочарован ничтожностью своего первого задания и не скрывал растрепанных чувств от горшка с традесканцией, составлявшего ему компанию на подоконнике.