Последний выстрел камергера - Никита Александрович Филатов

Впрочем, обошлось…

Уже перед сном, с некоторой опаской укладываясь на простыню, густо покрытую крохотными клопиными точками, Федор Тютчев поинтересовался, отчего же с таким послужным списком штабс-капитан не попросится о переводе в гвардию или, по меньшей мере, в какой-нибудь из столичных полков.

— Перевестись-то нетрудно. Да только чего там хорошего, сударь мой? — пожал плечами Иванов-четвертый, удобнее перекладывая подушку в своей постели. — Жизнь в столицах сами знаете, какая дорогая, в особенности для гвардейского офицера. А доходов я никаких, кроме жалованья, нужно сказать, не получаю, родового имения нет — зато вот жена есть и детишки малые… — Он подул на свечу, догоравшую возле изголовья кровати, и закончил уже в темноте: — Спокойнее здесь как-то. Люди проще. Да и свободы, сударь мой, больше.

Первым, от медленного и протяжного скрипа дверных петель, проснулся штабс-капитан:

— Кто там?

— Тише, тише, господа… — отозвался из темноты мужской шепот и пояснил, опережая звук курка, взведенного драгунским офицером: — Это я, господин штабс-капитан. Федор Иванович, вы не спите?

— Нет уже, — отозвался Тютчев, удивленный значительно более, чем испуганный. — Что случилось?

— Не зажигайте света!

— Какого черта происходит? — выругался офицер. Произнес он это, впрочем, не повышая из предосторожности голоса. — Вы кто такой?

— Слуга я… слуга, неаполитанец.

— Так вы же по-русски не понимаете?

— Понимает, — подтвердил Федор Тютчев, не считая сейчас, кажется, необходимым вдаваться в более подробные объяснения. — Не хуже нашего с вами понимает…

Очевидно, произошло нечто исключительное, если человек, на протяжении всего пути через Австрию и Балканы игравший роль наемного лакея, вынужден был раскрыть свое инкогнито.

— Что случилось? Где сумка?

— Сумка у меня, не беспокойтесь.

— Какая еще сумка? — совсем некстати поинтересовался драгун.

Вопрос, разумеется, был пропущен мимо ушей и мнимым неаполитанцем, и его господином.

— Господа, вы пока одевайтесь и приготовьте оружие. Только тихо! А я тем временем стану рассказывать…

Оказывается, роль дорожной прислуги, выпавшая на долю загадочного спутника русского дипломата Федора Тютчева, помимо некоторых неудобств имела и вполне определенные преимущества. Так, например, арнауты в его присутствии нисколько не стеснялись обсуждать многое из того, что не должно было предназначаться для посторонних ушей. Познания его в валашском языке были не слишком значительны, однако даже их оказалось вполне достаточно, чтобы из разговора, подслушанного несколько минут назад на дворе, понять: арнауты, находившиеся в распоряжении штабс-капитана, вступили в сговор с разбойниками! И теперь они дожидались только распоряжения главаря шайки, чтобы напасть на путников, не подозревающих об опасности, перебить их сонными и разграбить принадлежащее им имущество…

— А что же хозяин? — с неожиданным для самого себя хладнокровием поинтересовался Тютчев, пытаясь нащупать в темноте, на полу, второй сапог.

— Судя по всему, эта каналья тоже рассчитывает получить свою долю…

— Сколько их может быть, господа?

— Наверное, с дюжину, — прикинул Иванов-четвертый. — Если еще посчитать с арнаутами…

— Кажется, они сами не станут вмешиваться, — постарался припомнить подробности услышанного разговора мнимый неаполитанец. — Они просто побудут в сторонке и за это получат какую-то часть добычи.

— Ну и мерзавцы, однако!

— Я принес пистолеты из вашего саквояжа. Вот, держите-ка один… — Человек, игравший до недавнего времени роль слуги, убедился, что Тютчев взял в руки оружие так, чтобы не выронить, и посоветовал: — Осторожно, заряжены оба — я еще с вечера побеспокоился.

— Стрелять-то умеете, сударь мой? — уточнил на всякий случай драгунский штабс-капитан.

— Умею, сударь. По людям, правда, пока еще не приходилось.

— Невелика наука. Вот и ладно… Хотя, даже если прибавить мои пистолеты да еще мою саблю — все равно у противника получается больше, — озабоченно покачал головой офицер.

— Однако же, Сергей Петрович, мы предупреждены — а враги наши не знают об этом.

— А что как нам самим атаковать, господа? — предложил Федор Тютчев. — Проложим себе дорогу на конюшню, заберем лошадей…

— Авантюра! — отмахнулся от этого предложения штабс-капитан.

— Тогда что же прикажете делать?

Однако события на постоялом дворе развивались настолько стремительно, что времени для обсуждения дальнейших действий у Тютчева и его спутников не осталось.

— Тише, тише, господа!

Через неплотно прикрытую дверь нумера уже вполне явственно слышался звук осторожных шагов: кто-то поднимался по лестнице, стараясь ступать как можно тише.

— Ну, Бог не выдаст…

Первым выстрелил штабс-капитан — как раз в то самое мгновение, когда через проем двери, распахнутой настежь лихим, молодецким ударом, кто-то шагнул в темную комнату. Собственно, это был и последний шаг в жизни разбойника: тело его, остановленное попавшей в грудь свинцовой пулей, тут же рухнуло на пол из крашеных досок.

Второго из нападавших, замешкавшегося на пороге, почти одновременно уложил из своего пистолета мнимый слуга-неаполитанец. Вслед за ними почти наугад в темноту коридора, выстрелил Федор Тютчев. Кажется, он ни в кого не попал — однако же никто и не предпринял попыток нового штурма.

Более того, судя по крикам и топоту множества ног, доносившимся с лестницы, разбойники предпочли отступить вниз, оставив — по крайней мере на какое-то время — в распоряжении обороняющихся весь второй этаж.

— Федор Иванович, давайте сюда пистолет!

В ушах Тютчева еще перекатывался оглушительный грохот, все пространство вокруг него было переполнено едким пороховым дымом, поэтому дипломат не мог сразу сообразить, что же именно требуется человеку, всего лишь недавно игравшему роль его слуги.

— Давайте, его надобно зарядить.

— Молодец! — похвалил расторопность и предусмотрительность соратника штабс-капитан. — Поторопитесь, господа… — Сам он уже успел вытащить из-за пояса убитого разбойника еще один пистолет и теперь сидел прямо напротив дверного проема, угрожающе выставив перед собой сразу два ствола. — Подберите-ка, сударь мой, вон там, на полу, еще ятаган.

Нащупав кривую турецкую саблю, выпавшую из руки мертвеца, Федор Тютчев поднял ее — и внезапно ощутил остатки чужого тепла, которое еще хранила тяжелая серебряная рукоятка:

— Господи…

— Что такое, сударь мой? Вам плохо? Вы ранены?

— Нет, ничего… все в порядке.

Внизу, на постоялом дворе, постепенно все стихло — шум, гортанные крики и топот конских копыт доносились теперь с улицы.

— По-моему, эти мерзавцы все-таки уводят наших лошадей.

— Что же прикажете делать?

— Не знаю. Я бы пока не высовывался, — посоветовал рассудительный штабс-капитан.

Тютчев и его спутники подождали еще какое-то время — ровно столько, сколько понадобилось, чтобы перезарядить пистолеты.

— Посмотрим?

— Бог в помощь…

— Вперед, господа!

Возглавил отчаянную контратаку драгун — переступив через трупы разбойников, с угрожающим криком и с пистолетами в обеих руках он стремительно выскочил из нумера, в два прыжка одолел коридор и почти сразу же оказался перед лестницей. Вслед за ним устремился навстречу смертельной опасности и недавний слуга — по всему было видно, что он не первый